В мгновение ока

Им не лежалось. При свете коптилки они свесили ноги и сидели на краю кровати, как над пропастью.

— Внизу никого нет и быть не может.

— Но звуки такие, будто кто-то помирает от страха.

— Да ведь нынче все живут в страхе. Не зря же мы с тобой обосновались подальше от городов, беспорядков и прочих мерзостей. Сил больше нет терпеть прослушки, аресты, налоги, выходки безумцев. Не успели мы найти убежище, как от знакомых отбою не стало. А теперь еще вот это… Эй! — Он мельком взглянул на жену. — Ты никак струсила?

— Не знаю, что и сказать. В призраков я не верю. Как-никак, на дворе тысяча девятьсот девяносто девятый год, и я еще из ума не выжила. Во всяком случае, смею надеяться. Где, кстати, твой револьвер?

— Он нам не понадобится. Не спрашивай почему. Не понадобится — и точка.

Каждый взял в руку по коптилке. Еще месяц — и в белых бараках позади дома заработает маленькая электростанция, начнется подача энергии, но пока суд да дело — они передвигались по ферме, как привидения, в неверном пламени масляных ламп и свечей.

На лестничной площадке они помедлили. К тридцати девяти годам оба сделались в высшей степени осмотрительными.

Из вымороженных комнат на первом этаже доносились рыдания, мольбы и стоны.

— Этой бедняжке, видно, совсем туго пришлось, — сказал Роберт. — Жалко ее, хотя одному Богу известно, кто она такая. Пойдем-ка.

Они сошли по ступеням.

При звуке их шагов плач сделался еще громче. Кто-то с тупой обреченностью бился в невидимую дверь.

— Ведьмин закут! — выдавила Марта Уэбб.

— Скажешь тоже!

— Точно тебе говорю.

Остановившись в длинном коридоре, они всматривались в уголок под лестницей, где еле заметно подрагивала обшивка стен. Но теперь рыдания утихли, словно плакальщица вконец обессилела или отвлеклась на что-то другое; а может, она испугалась голосов и начала подслушивать. Зимняя ночь молчала; муж с женой затаились, подняв перед собой беззвучные огни коптилок.

Наконец Роберт Уэбб сделал шаг вперед и обшарил стену в поисках секретной кнопки или потайной пружины.

— Пусто, — объявил он. — Как-никак мы в этом доме прожили без малого полтора месяца; под лестницей — обыкновенный чулан, вот и все. Помнишь, нам еще агент говорил, когда оформляли купчую: в чулан невозможно проникнуть без нашего ведома. У нас…

— Молчи!

Они прислушались. Тишина.

— Она ушла. Если это была живая душа. Вот чертовщина, ведь эта дверь стоит запертой с незапамятных времен. Теперь уж никому не ведомо, как она открывается. По сути, здесь и двери-то нет. Просто обшивка отстала от стены, и это местечко облюбовали крысы, вот и весь сказ. Они и топочут, и скребутся. Так ведь? — Он повернулся и вопросительно посмотрел на жену, которая не сводила глаз с тайника.

— Что за вздор, — отозвалась она. — Крысы, слава Богу, не плачут. Мы же слышали голос и мольбы о помощи. Я сперва подумала: Лотта все-таки добралась. Но теперь-то ясно: это была не она, а кто-то другой, кому тоже некуда деваться.

Марта Уэбб вытянула руку и провела дрожащими пальцами по старой кленовой панели.

— Как бы открыть этот чулан?

— Разве что ломом и кувалдой. Только не сегодня.

— Ой, Роберт!

— Не приставай. Я устал.

— Мы же не можем ее бросить — неровен час…

— Она затихла. Послушай, я еле на ногах стою. Завтра встану пораньше и вышибу эту дверь к чертовой матери, договорились?

— Договорились. — Она чуть не плакала.

— Одно слово: женщины, — бросил Роберт Уэбб. — Что ты, что Лотта. Одна другой лучше. Как только она переступит порог — если доберется, — тут будет сумасшедший дом.

— Лотта никому зла не делает!

— Может, и так. Только пусть язык придержит. Сейчас не время бить себя в грудь: я, мол, за социализм, за демократию, за гражданские свободы, против абортов, за шинфейнеров,^[42] за фашистов, за коммунистов — мало ли, кто за кого. Тут целые города исчезают с лица земли, а потому люди ищут козлов отпущения, вот Лотте и приходится стрелять с бедра, чтобы ее не размазали по стенке. Теперь, будь она неладна, в бега ударилась.

— Если ее поймают — бросят за решетку. А то и убьют. Скорее всего, убьют. Нам с тобой повезло: запас провизии есть, сидим и в ус не дуем. Слава Богу, мы все просчитали заранее; как чувствовали, что грядет и голод, и резня. Хоть как-то себя обезопасили. А теперь нужно обезопасить Лотту, если она сюда прорвется.

Роберт, помолчав, направился к лестнице.

---

42 Шинфейнеры — члены ирландской политической организации Шин Фейн, основанной в начале XX в. для национально-освободительной борьбы против английского господства; в настоящее время представляют собой политическое крыло Ирландской республиканской армии.