Зловещее наследство

— Конечно, как же я глупа, — сказала Сесилия, почувствовав, как тяжелый комок сдавил ей грудь. В голосе звучала огромная тревога.

Общими усилиями они помогли ему сделать несколько глотков, пока он не дал понять, что этого достаточно.

Он открыл глаза, посмотрел на всех.

— Микаел… пусть получит все… чем я владею, — прошептал он с огромным напряжением.

— Но, Тарье, — простонала Лив.

Он показал головой, требуя, чтоб она помолчала.

— За исключением тайного клада… Людей Льда. Он… пусть достанется… Маттиасу.

Лив закрыла глаза. Лучше всего ничего этого не видеть, она хотела, чтобы вся эта чертовщина исчезла, но можно ли просить Бога о подобном. Лив слишком хорошо знала, что этот дар бесценен.

— Мы слышим тебя, Тарье, — произнес Аре. Уголки рта у этого крупного мужчины опустились горестно вниз. — Ты хочешь, чтобы мы привезли Микаела сюда? Чтобы он жил у нас?

— Нет. Пусть он приезжает только в гости. Следите, как пойдет его жизнь! Юлиана… хочет, чтобы он жил у нее. Она хороший человек. Микаел… единственный потомок… ее брата. Поэтому она хочет…

— Мы понимаем. Будем постоянно поддерживать с ним связь.

— Передайте ему привет… при случае… скажите, что я… люблю его. Очень!

— Обязательно, — заверила Сесилия. — Как только появится возможность, мы поедем в Левенштейн.

— Спасибо! И скажите Маттиасу… чтобы он нашел хорошего наследника.

— Мы знаем, — произнес Даг. — Такого же, как ты.

Тарье улыбнулся.

Спустя два дня он скончался. В возрасте двадцати восьми лет, старше он не станет никогда.

Все были буквально парализованы. Огромная надежда их рода, человек, который мог бы как исследователь стать известным всему миру, ушел из жизни.

Любимый ими Тарье! Он не может умереть! Нет! Только не он.

И все-таки это была неумолимая правда.

Попрощаться с Тарье хотели все, кто жил в ближайших усадьбах. Калеб сказал, что останется дома и позаботится о детях крестьян и прислуги. Предложение было воспринято с благодарностью.

На попечение Калеба оставили целую кучу детей.

В Гростенсхольме было много молодежи. Когда прошла первая робость, они начали играть и носиться вокруг, словно дикие, не обращая внимания на обряд похорон, совершавшийся возле церкви.

Но они слушали Калеба! Он был почти взрослым юношей со спокойным характером и нравился им. Если он видел, что дети слишком шалили или убегали чересчур далеко, ему стоило только повысить голос, как они немедленно слушались.

Дети напоминали стаю цыплят.

Потомками Тенгеля в четвертом поколении были исключительно мальчики: Колгрим, Маттиас, Андреас, Микаел и Танкред. Колгрим уже ушел навеки, а маленький сын Тарье Микаел был далеко в чужой стране.

Единственной девочкой в этом поколении была Габриэлла, сестра-двойняшка Танкреда.

Калеб успел довольно хорошо узнать четверых из этой компании. Один барон, один маркграф, одна маркграфиня и один маленький крестьянин.

Маттиаса он уже знал. Андреас был плотным восьмилетним мальчиком, предпочитавшим играть в одиночестве. Спокойно улыбаться, когда скатывался по перилам лестницы, и с огромным спокойствием посматривать на дикие игры других детей.

Двойняшки весьма отличались друг от друга. Танкред появлялся повсюду, был быстр, мужествен, с явным проблеском юмора в карих глазах и с темными волосами. Изначальный медный оттенок пробивался только, как отблеск в солнечном свете.

Маленькая Габриэлла, которой так же, как и брату, исполнилось семь лет, не отходила от Калеба. У нее была кукла, которую она оставила на лестнице, где сидела сама и уложила ее «спать», укрыв прекрасным кружевным носовым платком. Изредка она бросала взгляд на Калеба, чтобы убедиться, здесь ли он.

Абсолютно гладкие волосы Габриэллы были заплетены в две косички, которые то и дело падали на кровать куклы. Терпеливо она отбрасывала их назад за спину. Волосы были черны, как смоль, а глаза темно-карие, унаследованные от рода Паладинов.

Маттиас уселся в стороне от всех.

— Мама сказала, что о Колгриме никто не произнес ни одного худого слова. И, кажется, на нее это произвело приятное впечатление. Все говорили, что он был человеком, на которого пало больше всего греха в нашем роду. Что он совершенно не мог противиться этому. Я тоже так думаю. Колгрим был хорошим человеком.