128  

Теперь возле нее не было ни мужа, ни Рено, они оба отправились завоевывать город, о богатстве которого ходили легенды, собираясь обменять его, как монету, на Иерусалим. А она осталась здесь, в Дамьетте, не зная, чего ей ждать, если вдруг крестоносцы потерпят поражение, на седьмом месяце беременности, с горсткой более или менее преданных ей женщин – юной сестрой, страдающей от первых приступов тошноты, невесткой, Жанной Тулузской, которая охотно уединялась и зевала в своих покоях, и стариком придворным, который не отходил от нее ни на шаг днем и спал у ее порога ночью. Охранять их должны были капитаны и матросы кораблей, но все они говорили на итальянском, которого королева не знала, и в случае серьезной опасности не могли послужить ей опорой. Кто мог поручиться, что женщины из ее окружения не рискуют быть убитыми так же коварно, как была убита Флора де Безье? Маргарита Прованская никогда не отличалась боязливостью, мужество и отвагу сохраняла она и сейчас, но теперь ее посещали кошмары, нападал безрассудный страх, от которого она охотно бы укрылась в надежных мужских объятиях, тех самых, в которых ей отказывал король…

Прошло еще несколько дней, и Маргарита немного успокоилась. Новости, с какими приплыли лодки, снабжающие войско провиантом, были хорошими. После долгого неспешного пути Людовик одержал достойную победу. Он разгромил войско султана, а султан – теперь уже крестоносцы узнали об этом – умер. Оставалось только взять крепость Эль-Мансуру, и, судя по всему, король намеревался осадить ее. К несчастью, вестник сообщил и о гибели Робера д’Артуа, который с большинством своих рыцарей и отрядом тамплиеров [46]был изрублен в стенах Эль-Мансуры. Маргарита искренне оплакивала своего зятя. Она привязалась к пылкому, возможно, легкомысленному сорвиголове, который так любил жизнь и так щедро распоряжался ею… Но еще она горевала и о гибели рыцарей Робера. Маргарита боялась выяснить поточнее, что означало «с большинством», так как знала, что Рено всегда был рядом со своим господином, и весеннее солнце уже не светило для нее так ярко, и нильские лотосы, которые так ей нравились, перестали благоухать. Она приказала носить по мертвым, имен которых не знала, траур, заказала панихиды и молилась. Победа не казалась ей радостной, а будущее пугало.

Пришли новые известия, и опять, казалось бы, успокоительные. Военные действия больше не велись. Вот только в лагере вспыхнула небывалая желудочная болезнь. Весть об этой болезни до того напугала Маргариту, что она перестала думать о Рено. Началась жара, а Маргарита прекрасно знала, насколько уязвим желудок ее мужа. Эта болезнь могла стать для него роковой. Теперь с еще большим нетерпением она ждала новостей, но не получала их… А новости, которые привозили посыльные с грузовых лодок – во всяком случае, те из них, которым удавалось добраться да Дамьетты, – вызывали большое беспокойство.

Туран-шах, новый султан, о котором было известно, что он находится в чужих далеких краях, тихо и незаметно вернулся в Каир. Он вник в положение дел и предпринял меры более чем опасные. Он понял, что главное – это помешать снабжению вражеской армии, которая так дерзко расположилась на берегу Бахр-эс-Сегира. Для этого он приказал доставить на верблюдах разобранные лодки, которые быстро собрали и отправили их курсировать по Нилу между Эль-Мансурой и Дамьеттой. Что же касается самой крепости, то султан положился на надежность ее защитников, а еще больше на желудочную болезнь, которая началась в лагере. И если бы оставшиеся в Дамьетте жены узнали о том, что происходит с их мужьями и воинами-крестоносцами, то они бы пришли в ужас – войско таяло, как снег под жарким солнцем.

Всю неделю, последующую за победой, в лагере врачевали раненых и погребали мертвых. Канал Бахр-эс-Сегир возвращал их каждый день со своего дна, и они скапливались у моста, который наскоро построил герцог Бургундский между оставленным на его попечение лагерем и полем сражения. Мертвых было столько, что Людовик нанял несколько сотен оборванцев для того, чтобы они очищали от них канал. Могильщики отправляли мусульман плыть в сторону Нила, а христиан погребали, выкопав для них огромные ямы.

На свое несчастье, после безумной атаки Робера д’Артуа крестоносцы сочли нужным поститься и не употребляли в пищу ничего, кроме овощей и рыбы. Овощи в здешних краях были большой редкостью, так что приходилось довольствоваться рыбой, выловленной в канале. А она питалась мертвыми телами, упавшими в канал после сражения… Немало было в здешних местах и комаров. Результаты не замедлили сказаться: болотная лихорадка, цинга, дизентерия, тиф косили воинов. А виною всем этим несчастьям было желание открыть себе путь на Каир.


  128  
×
×