Вино из одуванчиков. Октябрьская страна

В телефоне звучали, отдавались голоса, крики, вой.

- Герб, где ты там? - позвала жена от карточного стола.

- И ветер, что ни год, становится умнее, он все присваивает себе - тело за телом, жизнь за жизнью, смерть за смертью...

- Герб, мы ждем тебя! - крикнула жена.

- К черту! - чуть не рявкнул он, обернувшись.- Минуты подождать не можете! - И снова в телефон: - Аллин, если хочешь, чтобы я к тебе сейчас приехал, я готов! Я должен был раньше...

- Ни в коем случае. Борьба непримиримая, еще и тебя в нее ввязывать! Лучше я повешу трубку. Кухонная дверь поддается, пора в подвал уходить.

- Ты еще позвонишь?

- Возможно, _ если мне повезет. Да только вряд ли. Сколько раз удавалось спастись, ускользнуть, но теперь, похоже, он припер меня к стенке. Надеюсь, я тебе не очень помешал, Герб.

- Ты никому не помешал, ясно? Звони еще.

- Попытаюсь...

Герб Томпсон вернулся к картам. Жена пристально поглядела на него.

- Как твой приятель, этот Аллин? - спросила она.- Трезвый еще?

- Он в жизни капли спиртного не проглотил,- угрюмо произнес Томпсон, садясь.- Я должен был давно поехать к нему.

- Но ведь он вот уже шесть недель каждый вечер звонит тебе. Ты десять раз, не меньше, ночевал у него, и ничего не случилось.

- Ему нужно помочь. Он способен навредить себе.

- Ты только недавно был у него, два дня назад, что же - так и ходить за ним все время?

- Завтра же не откладывая отвезу его в лечебницу. А жаль человека, он вполне рассудительный...

В половине одиннадцатого был подан кофе. Герб Томпсон медленно пил, поглядывая на телефон, и думал: "Хотелось бы знать - перебрался он в подвал?"

Герб Томпсон прошел к телефону, вызвал междугородную, заказал номер.

- К сожалению,- ответили ему со станции,- связь с этим районом прервана. Как только починят линию, мы вас соединим.

- Значит, связь прервана! - воскликнул Томпсон. Он повесил трубку, повернулся, распахнул дверцы стенного шкафа, схватил пальто.

- Герб! - крикнула жена.

- Я должен ехать туда! - ответил он, надевая пальто. Что-то бережно, мягко коснулось двери снаружи. Все вздрогнули, выпрямились.

- Кто это? - спросила жена Герба. Снова что-то тихо коснулось двери снаружи. Томпсон поспешно пересек холл, вдруг остановился. Снаружи донесся чуть слышный смех.

- Чтоб мне провалиться,- сказал Герб. С внезапным чувством приятного облегчения он взялся за дверную ручку.

- Этот смех я везде узнаю. Это же Аллин. Приехал все-таки, сам приехал. Не мог дождаться утра, не терпится рассказать мне свои басни.- Томпсон чуть улыбнулся.- Наверно, друзей привез. Похоже, их там много...

Он отворил наружную дверь.

На крыльце не было ни души.

Но Томпсон не растерялся. На его лице появилось озорное, лукавое выражение, он рассмеялся.

- Аллин? Брось свои шутки! Где ты? - Он включил наружное освещение, посмотрел налево, направо.- Аллин! Выходи!

Прямо в лицо ему подул ветер. Томпсон минуту постоял, вдруг ему стало очень холодно. Он вышел на крыльцо. Тревожно и испытующе поглядел вокруг.

Порыв ветра подхватил, дернул полы его пальто, растрепал волосы. И ему почудилось, что он опять слышит смех. Ветер обогнул дом, внезапно давление воздуха стало невыносимым, но шквал длился всего мгновение, ветер тут же умчался дальше.

Он улетел, прошелестев в высоких кронах, понесся прочь, возвращаясь к морю, к Целебесу, к Берегу Слоновой Кости, Суматре, мысу Горн, к Корнуоллу и Филиппинам. Все тише, тише, тише...

Томпсон стоял на месте, оцепенев. Потом вошел в дом, затворил дверь и прислонился к ней - неподвижный, глаза закрыты.

- В чем дело? - спросила жена.

Постоялец со второго этажа

The Man Upstairs

1947

Переводчик: Т. Жданова

Он помнил, как заботливо и со знанием дела бабушка поглаживала холодное разрезанное брюхо цыпленка и вынимала оттуда диковины: влажные блестящие петли кишок, пахнущие мясом, мускулистый комок сердца, желудок с зернышками внутри. Как аккуратно и нежно бабушка вспарывала цыпленка и засовывала внутрь пухлую маленькую ручку, чтобы лишить цыпленка его регалий. Потом все это разделялось, одно попадало в кастрюлю с водой, другое в бумагу - то, что пойдет на корм собакам. А затем ритуальная таксидермия, набивка птицы пропитанным водой и приправами хлебом, и хирургическая операция, производимая быстрой сверкающей иглой, стежок за стежком.