Кровавая месса

Но до Швейцарии было неблизко, а де Бац не мог терять время на долгое и опасное путешествие. Он был нужен в Париже.

Часть II

Мари

Глава VI

Воды Пасси

Симон рассказал де Бацу правду, но не всю. Бывший башмачник умолчал о том, что на следующий день после «великого события» он облачился в свой новый мундир – синий на ярко-красной подкладке, – водрузил на голову фригийский колпак, этот головной убор истинного патриота, и отправился к человеку, при упоминании имени которого дрожал весь Париж.

Симон пошел к великому Робеспьеру.

В то время Робеспьер жил в семье плотника Мориса Дюпле, искренне преданной ему. Одна из дочерей Дюпле, Элеонора, любила Робеспьера и считалась его невестой. А мать изо всех сил окружала заботой Неподкупного, буквально сторожила его – настолько она боялась, что «великий человек» покинет семейство. Этой женщине даже удалось уговорить Робеспьера отправить в Аррас его сестру Шарлотту; причем Максимилиан без обиняков заявил сестре, что ее присутствие в доме нежелательно.

Все это объясняет, почему Симону не сразу удалось добиться приема, несмотря на его вид санкюлота. Но он все еще находился под впечатлением от произошедшего и так громко кричал, что ему в конце концов разрешили подняться по узенькой лестнице в святая святых. Симон прошел через умывальную и оказался в небольшой комнате с окном, выходившим на столярную мастерскую. Обстановка была скудной: постель, закрытая старым пологом, сшитым из старого платья госпожи Дюпле, грубо сколоченный стол, несколько соломенных стульев и полка с книгами. Зато все сверкало совершенно особенной чистотой.

Робеспьер принял башмачника в полосатом камзоле, рыжие волосы его были напудрены – единственная роскошь, которую позволял себе Неподкупный, – и стянуты сзади бархатной лентой. У ног хозяина лежал его датский дог Браунт.

Визит длился недолго. Ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы выслушать рассказ Симона о том, что произошло накануне в Тампле. Суровый взгляд за круглыми стеклами очков в стальной оправе не смягчился – Робеспьер не поверил ни единому слову. Он едва не сказал комиссару-башмачнику, что ему все это привиделось, но тот говорил так громко и так напирал на свои чувства «истинного патриота», что Робеспьер ограничился советом хранить молчание о происшествии.

– Если вы будете повсюду рассказывать об этом, – холодно проронил Робеспьер, – вы подадите другим контрреволюционерам мысль предпринять новые попытки.

Разочарованный Симон ушел и действительно не стал ничего рассказывать ни в Коммуне, ни даже в ограде Тампля. Но ему было так трудно удержать язык за зубами, когда он оказывался в «Срезанном колосе» в компании собутыльников! Читателю уже известно, как он любил невзначай обмолвиться о том, что именно благодаря ему удалось предотвратить катастрофу...

И все-таки этот визит не остался без последствий, о которых Симон не подозревал. Когда он ушел, Робеспьер обдумал то, что рассказал ему комиссар-башмачник. Правду он говорил или все выдумал, преувеличил или нет, но что-то все же произошло. И это «что-то» требовало внимания и немедленного принятия мер, о которых Неподкупный задумывался уже давно.

Не медля ни минуты, Робеспьер отправился к Шометту, который покровительствовал Симону, и получил все необходимые сведения о нем. Шометт заявил, что Симон заслуживает абсолютного доверия. К тому же его жена – образцовая женщина, «отличная супруга и великолепная хозяйка, умеющая выхаживать больных и раненых».

Результатом рвения Симона и подозрительности Робеспьера стала сцена, которая разыгралась в Тампле вечером 3 июля...

Примерно около десяти часов вечера узниц буквально вытащили из постелей комиссары Коммуны с трехцветными кокардами на шляпах. Один из них дрожащим голосом зачитал принесенный с собой документ. Оказалось, что они явились по приказанию Комитета общественного спасения и Коммуны, чтобы разлучить маленького Людовика с семьей. Мальчик должен получить республиканское воспитание, которое эти женщины не могут ему дать...

Мария-Антуанетта широко открытыми глазами смотрела на стоявших перед ней мужчин и ничего не понимала. Это же невозможно! Отобрать у нее сына, такого маленького, такого хрупкого?

В конце концов королева все-таки поняла, что это не дурной сон.

– Никогда! – воскликнула она и, подбежав к кровати, где спал мальчик, загородила его собой.