Черный Принц

Надо дышать.

И постараться не уронить свертки… там белый альвийский шелк и маска, шкатулка с гребнями, кажется, зеркало… и то ожерелье из посеребренных перьев цапли.

- Брокк, - мягкая ладонь ложится на висок. - Ты не виноват. Слышишь?

- Я…

Вязкая слюна, которую не сразу получается сглотнуть. И пустые окна альвийских лавок.

- Я просто хотел остановить войну, - слова даются с трудом, точно язык онемел. - Понимаешь? Остановить… абсолютное оружие… Драконы, чтобы преодолеть Перевал… добраться… не важно куда, до Побережья, до Холмов… или Аль-Ахэйо…

В его сне люди выходят, чтобы посмотреть на драконов. И сгорают.

Как спички.

Много-много спичек, которые вспыхивают в одночасье.

- Взрыв на пустыре… его бы хватило, чтобы альвы задумались… но Король… я не могу осуждать короля…

…кому интересны пустыри, Мастер. Будьте реалистом, война эта слишком затянулась, чтобы ее просто остановить. Альвы должны уйти. Она должна уйти… поверить, что мы действительно способны…

- Я виноват, Кэри, - он повернулся и поцеловал ладонь. - Я - создатель и…

…и если город Камня и Железа просядет в огненную купель, это будет в какой-то безумной мере справедливо.

Закономерно.

- И я не уверен, что после смерти жила примет мой огонь.

Она ничего не сказала, но, поднявшись на цыпочки, коснулась губами губ.

- Я… - пальцы коснулись свертка. - На балу я буду белой цаплей… тебе придется надеть костюм птицелова…

Глава 20.

Безумный день.

Безумный дом, в котором все дни безумны, и Таннис теряет им счет. Она знает, что в доме этом не так уж давно, но теперь ей кажется - вечность прошла.

В этой вечности она и вправду привыкла.

…к ледяному равнодушию Ульне и белым ее нарядам. К отвращению супруги Освальда - та не давала себе труда скрывать его. К истеричному веселью Марты и ее бесконечному рукоделию.

…к холоду, который поселился в ее комнате. Старый камин растапливали, но к середине ночи дрова перегорали, пламя гасло, а сквозь старые рамы сквозило.

…к комковатой перине, ледяным простыням и грелке, которую приносила Марта. Она появлялась каждый вечер, она вовсе следовала за Таннис по пятам, раздражая нарочито веселой болтовней, лязганьем спиц и печеньем… Марта заботливо поправляла одеяло и совала под них нагретые кирпичи, обернутые тряпьем, приговаривая:

- Так теплее, Освальду не понравится, если ты простынешь. Хочешь молочка? Молочко с медом полезно для расстроенных нервов…

Таннис пробовала отказываться, но ее не слышали.

В этом доме можно было кричать во весь голос, и все одно остаться неуслышанной. И устав бороться - дом тянул силы - Таннис просто кивала. Марта радовалась. Она спешила на кухню, чтобы вернуться с подносом. На подносе стоял одинокий стакан с горячим, зачастую подгоревшим молоком, сдобренным изрядной порцией меда. И Марта садилась на край кровати, смотрела на Таннис.

А в светлых ее глазах появлялось выражение престранное.

- Не верь ему, - сказала Марта однажды.

Сколько дней прошло?

Десять? Пятнадцать? Первое время Таннис пыталась их считать, но устала… она так быстро уставала здесь, кажется, просыпалась уже утомленной. И долго лежала, борясь с желанием остаться в постели. Никто ведь и слова не скажет…

Под одеялом тепло.

И если накрыться с головой, то можно притвориться, что нет этого страшного места, что Таннис лежит в своей квартирке, и вот-вот Кейрен позовет ее к завтраку.

Запретное имя.

Закрытая память, на замок и ото всех…

- Кому не верить? - Таннис говорила, потому что должна была говорить, иначе она станет безумна, как остальные.

Она заставляла себя вставать и умываться едва теплой водой. Одевалась - в гардеробном шкафу появился десяток простых платьев из плотной шерстяной ткани. Сшиты они были по фигуре, сидели хорошо, но Таннис искренне и люто ненавидела каждое.

Платья делали ее похожей на жену Освальда.

- Ему, - Марта прижала пальчик к толстым губам. - Мы убежим. Я помогу тебе…

Надежда вспыхнула.

И погасла.

Куда бежать?

- Не поддавайся, - Марта забрала пустой стакан. - Если ты сойдешь с ума, то с кем я останусь?

Сама с собой.

И она уходит, прикрыв за собой дверь. Со скрипом задвигается засов. Становится тихо… почти тихо. Ветер в трубах. Огонь. Старый паркет, да и сам этот дом, он словно гниет изнутри, заживо. А люди вместе с ним. И Марта права, сдаваться нельзя, иначе Таннис умрет.