Черный Принц

…женщина, которая не могла не знать.

- Опиум - зло, - мягко заметил Освальд, разглядывая бывшего - уже бывшего, пусть сам он того не понимает - подельника. - А моя жена - обиженная женщина. Никогда не стоит верить обиженной женщине…

Таннис уловила движение краем глаза, быстрое, змеиное.

Кровью плеснуло на стены.

И на платья подол.

Хорошо, что черное, на черном не будет видно. Не будет. Потому что черное. И Грент качается, стоит, зажимая рукой располосованное горло, а Освальд Шеффолк, стирая с бритвы кровь, глядит.

- Опиум, - повторяет он, - зло.

Грент падает.

Странно. Он так и не понял, что умер. И это милосердие - такая быстрая смерть? Таннис отступила, и юбки подхватила, хотя все равно измарались… и лилии тоже. Лилий вот жалко.

- Ты как, дорогая?

Бритва исчезает в рукаве. И Освальд поправляет манжеты, хмурится, заметив на белой ткани красное пятно, а ботинки и вовсе в крови, но ботинки его не заботят.

- Мне… - Таннис взялась за горло. - Дурно.

- Это пройдет, - он подал руку. - Я не подумал, что в холле для тебя может быть слишком душно. Прости.

- Конечно.

Разве есть у нее иной выбор? Булавка в рукаве против бритвы? Нет, Таннис не настолько глупа.

- Могу я… к себе вернуться? - она старается не смотреть на пол, и на стены тоже, и на Освальда, вновь задумчивого. Маска вернулась, только ноздри нервно подрагивали.

Его запах крови раздражал? Или напротив, привлекал? И молчит, не отвечает, а чем дольше тянется пауза, тем Таннис страшнее. Он ведь и ее убить способен…

- Все-таки неприятно, когда жена изменяет, - он перевернул мертвеца и, выпустив руку Таннис, наклонился. - И при этом клянется, что любит меня… любит, ревнует и изменяет. Где логика?

- Не знаю.

Освальд вглядывался в измененное смертью лицо, не соперника - случайного попутчика, который был нужным и перестал быть.

- И я не знаю. Таннис, конечно, ты можешь вернуться к себе. Неужели ты думаешь, что я поступлю с тобой также?

Поступит. Если его разозлить. Но Таннис постарается вести себя осторожно.

Очень-очень осторожно.

- Ну что ты, глупая, - Освальд обнял одной рукой, второй же попытался избавить от сетки вуали. - Придумала себе… как я могу тронуть тебя? Я же обещал, что отпущу. А это не жалей, оно - падаль и падалью было всегда. Но мне приходится иметь дело с такими, как он… руки в крови, да?

- Сейчас?

- И сейчас тоже. Но вообще… в крови и ее станет только больше. Но с чистыми руками мир не изменишь. Такова реальность, Таннис.

- Твоя реальность.

- И твоя тоже, - он все-таки справился с бантом на шее, и вуаль почти содрал. - Прости, если делаю больно. Я бы хотел тебя уберечь, но не выйдет. Мы оба это знаем. Да?

- Да.

- Тебе стоит отдохнуть… время идет… время прошло, а меня, кажется, обманули…

Он шел, качаясь, не то удерживая Таннис, не то сам на нее опираясь.

- Сейчас ты переоденешься. И я переоденусь… точнее, заодно и переоденусь. А потом мы вернемся… я в своем праве, Таннис. Верно? Конечно… знаешь, мне неприятен твой страх. Помнишь, было время, когда ты меня любила? Или нет… какая любовь у такой малявки… слепое обожание. Хоть в чьих-то глазах я был героем. Куда что подевалось? Не знаешь?

- Не знаю.

- Вот и я не знаю, - он остановился у дверей ее комнаты.

А в следующее мгновение весь старый дом вздрогнул эхом далекого взрыва…

- Надо же, - Освальд вытащил часы и постучал по крышке, пытаясь оживить замершие стрелки. - А я уж думал, что обманули… вот и все, малявка, а ты боялась. Мир меняется и знаешь, что главное?

- Что?

Кейрен, который обещал вернуться.

…и нарисованный сон, что не станет реальностью.

- Чтобы эти изменения не сожрали нас с тобой, - ответил Освальд. И был он предельно серьезен.

Глава 39.

Треугольник на листе бумаги. Три вершины. Три медианы.

Точка резонанса. Зеркала-окружности. Стоит закрыть глаза, и Брокк отчетливо видит этот рисунок, пусть бы и сам лист, и стол, на котором он лежит, придавленный осколками кирпича, остались на барже.

…баржа - на реке.

Долгие сборы, Олаф мечется, наполняя старый саквояж грязной одеждой. Он комкает женские рубашки, сворачивает платья, перевязывая их чулками, которые похожи на разноцветных змей, и Олаф берет их осторожно, точно опасаясь, что оживут, вцепятся в руку.