Контрольный поцелуй

В моей жизни было четыре свекрови. К несчастью, ни разу не попался муж-сирота. Досталось мне от них по полной программе. Причем все высказываемые замечания абсолютно справедливы. Готовить не умею, убираю квартиру плохо, глажу только то, что бросается в глаза, трепета перед родственниками не испытываю и считаю, что муж, если он, конечно, не безрукий инвалид, вполне способен сам поставить чайник на плиту. Но дорогие мамули придерживались иного мнения.

Поэтому когда Аркашке исполнилось восемнадцать лет, я строго сказала сама себе: если Кешка женится даже на одноглазой негритянке в розовую клеточку, ты станешь рассказывать всем, какая невестка красавица.

Но у нас появилась Зайка – хорошенькая блондинка с испуганными карими глазами. Через год мы стали лучшими подругами. Честно говоря, мне глубоко наплевать на то, что Ольга не умеет готовить, шить и вязать, зато она верный, надежный человек. Много было в нашей жизни испытаний, и все их она выдержала с честью. Неужели, чтобы ее не огорчать, мне трудно съесть несколько кусков подгоревшей рыбы?

Глядя на мои страдания за тарелкой, Маня хихикнула:

– Зайка приготовила отраву!

Чтобы не обсуждать эту тему, я пошла в спальню. Следовало обдумать, как действовать дальше. Пока в руках только две тоненькие ниточки – похожая на Орнестину девушка и нянька Зина. И надо как можно подробней узнать о той и другой.

На следующее утро я позвонила в журнал «Петр» и договорилась о встрече с главным редактором. Представилась владелицей агентства «Моделук» из Парижа, и теперь необходимо принять соответствующий вид. Для начала надела короткое черное платье с темно-желтым пиджаком. Волосы зализала щеткой и покрыла лицо светлой пудрой. Никаких румян, губной помады и туши. Все известные мне дамы из мира моды, кроме манекенщиц, конечно, практически не пользуются ярким макияжем. Только спокойные светло-коричневые тона. И драгоценности надевать в полдень абсолютно дурной тон. А вот деревянные браслеты, оригинальные треугольные бусы из эвкалипта – то, что надо.

Редакция газеты «Петр» поражала великолепием.

На абсолютно черных стенах развешаны роскошные фото красивых полуобнаженных девушек. Секретарша смотрелась как оживший снимок. Ноги от ушей, тщательно нарисованное лицо и уложенные опытной рукой пергидрольные кудри. Во всем мире сейчас на подиумах царят рыжие и каштановые волосы, но русский человек традиционно предпочитает блондинок.

Главный редактор встретил «француженку» с недоверием.

– Вам, наверное, легче говорить на родном языке, – хитро улыбнулся он и обратился к сидевшему у окна мальчику: – Костя, начинай.

Голубоглазый Костя довольно складно принялся изъясняться на «московском французском». Скорее всего учился на курсах при МИДе, запас слов вполне приличный, произношение отвратительное, и нет этой летящей вверх в конце каждой фразы интонации. Ладно, если им хочется услышать правильную речь, пожалуйста. И, открыв рот, я, как все истинные парижанки, затарахтела с пулеметной скоростью на языке Дюма и Бальзака.

Даже во Франции никто не принимал меня за русскую. Иногда в конце разговора вежливо осведомлялись: «Вы из Германии?»

Получила я блестящее знание иностранного языка нетрадиционным образом. Детство прошло в огромной коммунальной квартире на улице Кирова. По гулким коридорам необъятных апартаментов дети катались на велосипедах. Жило тут, ни больше, ни меньше, десять семей, в шести подрастали маленькие дети. А у самой кухни в каморке, служившей когда-то чуланом, тихо обитала самая настоящая француженка с поэтическим именем Сюзанна. В конце тридцатых годов ее муж, убежденный коммунист, приехал из Лиона в Москву, чтобы вместе с советским народом строить светлое будущее сначала в одной, отдельно взятой стране, а уж потом во всем мире. Но благие порывы наказуемы. В сороковом году Пьера арестовали как шпиона. Сюзанну почему-то не тронули. В 1959 году коммуниста реабилитировали, но напуганная Сюзанна так и жила в каморке, высовываясь только в случае крайней необходимости. Наши родители, жалея неизвестно чем питавшуюся женщину, по очереди подсовывали ей еду. Сюзанна улыбалась и шептала: «Мерси, мерси». Говорить как следует по-русски бедняга так и не выучилась.

Шел 1961 год, никто и не заикался о трехлетнем отпуске по уходу за ребенком. Государство давало только три месяца, а дальше приходилось решать – то ли выходить на работу, то ли сдавать ребенка в ясли. Счастье тем, у кого дома была бабушка, но в нашей квартире подобрались почти сплошь матери-одиночки. Дети, отданные в государственные учреждения, стойко болели с сентября по июль. По утрам квартира оглашалась недовольным ревом…