Дантисты тоже плачут

Марта Игоревна пощелкала челюстями и внимательно поглядела на зятя.

В пятницу вечером Аркадий привез Еву. Девочка похудела, а волосы у нее действительно были рыжие.

– Как дела? – бодро осведомилась я.

– Нормально, – пробормотала девочка.

Примерно через час в спальню ворвалась возмущенная Маруся.

– Мама! – по обыкновению заорала дочь.

Я вздрогнула и уронила том Агаты Кристи.

– Что случилось?

– Ты должна помочь Евке. Просто безобразие, – пыхтела Маня.

Отложив детектив, я выслушала пылкую речь дочери.

Оказывается, Еве очень плохо в интернате. Уроки начинаются в восемь утра, и детей поднимают в половине седьмого. В ванной не бывает горячей воды. Девочки вынуждены умываться холодной. Тепловатая жидкость течет из кранов только вечером, когда предписывается принимать душ.

В спальне живет шесть девочек, две из них слегка недоразвиты, а одна страдает энурезом и регулярно ходит под себя. Ночью всегда нараспашку открыто окно, а одеяло тонюсенькое, и Ева ужасно мерзнет. Кормят отвратительно. На завтрак жидкая овсянка и бурда под названием какао. В три часа дают тарелку водянистого супа, горстку отварных овощей и микроскопический кусок мяса. На ужин предлагается малосъедобный омлет. Чая и кофе не дают вообще. Что до печенья, конфет, фруктов, то за две недели Ева не увидела этих лакомств ни разу. Ни сыра, ни колбасы, ни йогуртов…

Уроки длятся до трех часов. Потом небольшой перерыв, и снова уроки до шести. В шесть выводят во двор на прогулку, где учащиеся ходят парами целый час. С семи до восьми у детей свободное время, но ни телевизора, ни видеомагнитофона в интернате нет. Спицы, иголки, нитки держать в комнатах не разрешается. В девять часов во всем помещении гасят свет. Домой можно уехать на субботу и воскресенье, если нет замечаний по поведению. А заработать их очень просто. Дежурный педагог придирается к плохо заправленной кровати, к беспорядку в тумбочке или невычищенным туфлям. К тому же в любой момент могут открыть шкаф и обыскать вещи, изымая запрещенные конфеты, шоколадки, жвачки.

Я пришла в негодование. Нет, о чем думал Владимир, отправляя несчастную сироту в подобное заведение! Конечно, неродная дочь, но если девочка говорит правду, потребую, чтобы отец забрал ее домой.

В понедельник около восьми утра мы подъехали к глухим железным воротам, над которыми угрожающе торчала видеокамера. Пейзаж впечатлял. Высокий бетонный забор сверху украшала натянутая в два ряда колючая проволока. В углу двора торчала смотровая вышка. Больше всего интернат для девочек напоминал колонию строгого режима.

Я погудела, камера угрожающе развернулась в сторону машины, потом в воротах открылась маленькое окошко и высунулось лицо полной женщины со взглядом хорька.

– Чего угодно?

– Привезла ученицу Еву Резниченко.

– Пусть проходит.

– Мне надо поговорить с директором.

Охранница открыла узкую калитку, и перед моим взором предстал целиком заасфальтированный квадратный двор без всяких признаков растительности. В глубине стояло нелепое трехэтажное здание, выкрашенное темно-коричневой краской. На окнах были решетки.

Стражница велела Еве идти на уроки, а меня провела в небольшую комнату и принялась звонить по телефону. Я огляделась по сторонам. На стене висело объявление: «Список запрещенных предметов». Ножницы, иголки, спицы, бритвы, столовые приборы, посуда, шоколад, плееры – всего 64 наименования. Цербер закончил переговоры и велел ждать. Минут через десять в комнату вошла молодая женщина в строгом костюме, без малейших признаков косметики на лице, никаких украшений ни в ушах, ни на руках.

– По какому поводу хотите видеть директора? – бесцеремонно спросила она.

– Слышала много лестных отзывов о вашей школе и хочу поместить сюда дочь.

Женщина предложила пройти в основное здание. Кабинет размещался недалеко от входа. Директор оказался мужчиной лет пятидесяти, в дорогом костюме, безукоризненной рубашке и идеально начищенных ботинках.

– Кто порекомендовал вам наш интернат? – осведомился он, предлагая мне сесть.

– Владимир Резниченко. Здесь учится его дочь.

– Припоминаю, она новенькая. Известно ли вам, сколько стоит год обучения в школе?

И он назвал невероятную сумму. Да, Владимир отдал сюда Еву явно не из жадности. За эти деньги он мог пять лет обучать девочку в гимназии.

– Деньги не имеют значения.

Директор понимающе кивнул головой и спросил: