Лягушка Баскервилей

Через полтора часа я получила номер в гостинице с гордым названием «Царская», включила погромче телевизор и, убедившись, что не привлекаю к себе чужого внимания, выскользнула через черный ход наружу.

Заблудиться в Добротееве оказалось невозможно, чья-то хозяйственная рука установила в городе таблички с надписями: «Монастырь – 2 км», «Первомайская, Музей быта – 300 м», «Обрыв Катерины – 3 км».

Похоже, местечко жило за счет экскурсантов. Пока я брела до нужной магистрали, мне попалось штук пять автобусов, в окнах которых виднелись аккуратно причесанные старушки и жилистые дедушки. Очевидно, немецкие пенсионеры, большие любители зарубежных поездок, включили Добротеево в план своих путешествий.

Первомайская улица шла резкими зигзагами, я вписалась в очередной поворот и ахнула. Перед глазами открылась довольно широкая река, через нее был перекинут мост, по которому бойко катил очередной автобус, набитый иностранцами. Но не вид мирной водной глади заставил застыть от воеyторга – на противоположной стороне на высоком холме стояла церковь, золотые купола плыли в голубом небе, белые стены ярко выделялись на фоне сочно-зеленой листвы. Не успела я рассмотреть здание, как в воздухе послышалось торжественное «бам», потом, спустя мгновение, зачастили мелкие колокола. Стая вспугнутых птиц подхватилась с крестов и полетела в сторону леса. Красота пейзажа завораживала, стало понятно, отчего в Добротеево тянутся косяками туристы.

– Во, – рявкнул кто-то за спиной хриплым голосом, – встала дурой, людям не пройти. Че уставилась?

– Очень красиво, – невольно ответила я, – благостно.

– Тьфу, прямо! – ответил невидимый собеседник. – Понаприехали тут, из-за вас в магазинах ниче не купить, цены взлетели. А почему бы их не поднять, коли вы, богатые, булки по тридцать целковых берете? Чтоб ей сгореть, энтой церкви, может, тогда б лучше стало…

Голос начал удаляться; я, слегка повернув голову, увидела скрюченную фигуру, одетую, несмотря на теплый день, в рваную куртку и коротко обрезанные валенки. Восторг, царивший в душе, мигом испарился невесть куда. Я вздрогнула и пошла искать одиннадцатый дом.

Раиса обитала в маленькой развалюшке, стоявшей на отшибе. Мне пришлось довольно долго плутать по Первомайской, прежде чем обнаружилось нужное здание. Очевидно, в местной администрации сидели большие чудаки, которые номера домам присваивали наобум, поэтому за избушкой под номером «3» виднелся сарайчик с табличкой «8». Я не хотела спрашивать дорогу, да и не у кого было: Первомайская казалась вымершей, по пыльной дороге бродили лишь грязные куры, и мирно щипали траву тощие козы. Если центр Добротеева походил на город и сверкал чистотой – около гостиницы асфальт, похоже, вымыли с шампунем, – то Первомайская смотрелась умирающим селом. Зря, наверное, считается, что лишь в Москве и Питере существует классовое расслоение жителей на феерически богатых и нищих. В Добротееве тоже не наблюдалось социального равенства – одни обитали в многоквартирных башнях со всеми удобствами, другие ютились в сараюшках и сажали овощи, чтобы сэкономить хоть копейку. Но даже на фоне обшарпанных домишек избенка Раисы выделялась не в лучшую сторону.

Глава 20

– Ну че, договариваемся? – деловито осведомилась хозяйка, втаскивая меня в большую комнату, в которой царил чудовищный беспорядок. – Видишь, как хорошо живу? Небось тебе, богатой, такое даже и не снилось. Осмотрись и поужасайся!

Я молча обозрела комнату. Да, сейчас я обитаю в Ложкине, в большом, просторном доме, и особо не задумываюсь о цене, приобретая продукты. Но бывали в моей жизни разные времена, в том числе и такие, когда приходилось покупать картошку не килограммами, а по счету: две на суп, три на пюре и одна про запас. Только никогда я не жила в такой грязи, хоть и не считаю себя идеальной хозяйкой и, если уж быть совсем честной, терпеть не могу заниматься наведением порядка.

Стирка всегда вызывала у меня малоприятные эмоции, к тому же у нас в ванной долгое время стояла так называемая машина-полуавтомат – здоровенный агрегат, куда следовало самостоятельно заливать воду, потом выливать ее, а на режиме отжима машина начинала скакать по полу, словно норовистый ишак, и мне приходилось садиться на нее, чтобы утихомирить бешеный механизм. Стирала машина плохо, но потом Оксанка посоветовала класть в барабан два теннисных мяча, и белье стало выглядеть чище. Однако борьба со вздорной машиной еще ерунда, намного хуже было гладить вещи при помощи советского утюга, имевшего лишь два температурных режима: горячо и холодно, ясное дело, ни о каком отпаривании речи не шло.