Дама с коготками

Фрида замахала руками:

– Степан, слышишь, как эта змея оскорбляет твою мать?

Сын промолчал. Старуха развернула кресло и вылетела в коридор с воплем: «Ноги моей здесь больше не будет».

– Ну зачем ты ее дразнишь, – укоризненно сказал Петя, – знаешь ведь, что мать латышка, все ее родные погибли в войну. Да они с Вольдемаром сто раз рассказывали о своей встрече в Ленинграде в 1947 году. Как тебе не стыдно!

– Не делай моей жене замечаний, – взвился Степан, – твоя Анна даже открытки матери на день рождения не прислала. А Лариса ухаживает за Фридой, терпит ее капризы и выходки. И Вольдемара, между прочим, тоже она обхаживала. Знаешь, какой у старика противный характер под конец стал: подозрительный, желчный. Тут не жизнь была, а кошмар. Он демонстративно ходил сам в магазин за едой и ел только готовые полуфабрикаты у себя в комнате. Просто извел всех своим маразмом. Тебе хорошо, раз в году приезжал, а мы постоянно терпели.

– Вот уж не знаю, как бы я повела себя, обнаружив в супе яд, – задумчиво произнесла Диана, – наверное, стала бы готовить сама…

– Тогда бы точно отравилась или умерла от непомерного потребления крутых яиц, – весело сообщил Кирилл, – душа моя, ты же совершенно не умеешь готовить.

– Да, – согласилась жена, – абсолютно не умею. Такая тоска нападает при виде сковородок и кастрюль. Лучше телик посмотреть.

– Вот тут, мой ангел, ты профессионал, – продолжал ехидничать муж, – а меня, как доктора, страшно занимает тот факт, что, проводя день-деньской перед экраном, ты абсолютно здорова, никакой гиподинамии и бессонницы, просто чудеса!

– Может, после завтрака сходим в питомник? – вмешалась в супружескую перепалку Люлю.

Я вздохнула и оглядела собравшихся. Непривычно тихие дети, покрытый красными пятнами Степан, истерически оживленная Люлю, явно чувствующие себя не в своей тарелке Лена и Серж, без конца выясняющие отношения доктор с женой, выжившая из ума Фрида и наслаждающийся чужими неприятностями Петя – хороший расклад для приятных праздников. Лучше остаться дома и сидеть в тишине с любимой Агатой Кристи в уютном кресле. Так нет, понесло в гости, вот и наслаждайся теперь.

Дверь в столовую распахнулась, и на пороге появилась Анна.

– Извините, опоздала к завтраку, никак не могла проснуться.

Она придвинула к себе чайник и недовольным голосом пробормотала:

– Опять холодный, целый месяц не могу попить горячего. Почему-то и чай, и кофе, и суп тут просто ледяные.

– Зато с начинкой, – хихикнул Петька.

Это было уже слишком, и Маруся, прекрасно понимая, что сейчас начнется новый виток скандала, подскочила, ухватила Мишу за рукав и закричала:

– Что ты тут расселся! Котята небось совсем от голода загибаются. Кошка первый раз окотилась, где ей с ними справиться!

Мальчик благодарно посмотрел на подругу, и они вылетели из комнаты.

– Какие невоспитанные дети, – произнесла Анна, – даже спасибо не сказали. Мои всегда спрашивают разрешения выйти из-за стола.

Лариса открыла рот, намереваясь возразить невестке, но в ту же секунду из холла послышался дикий грохот, звон и крик домработницы. Все вскочили с места.

– Сидите, сидите, – успокоил Степа, – чертова картина опять рухнула.

Мы расслабились. В холле, в большом простенке между окнами, висело чудовищное произведение искусства. Когда я первый раз увидела полотно 2х3, не меньше, мурашки побежали по телу.

На бежево-коричневом фоне выделялось лицо ужасно мерзкой старухи. Покрытое глубокими морщинами, пигментными старческими пятнами, оно глядело на вас маленькими глазками-буравчиками. Тонкий, сжатый в нитку рот брезгливо морщился. Из-под ночного чепца выбивались редкие и грязные седые патлы. Шея была под стать личику – желтая, в крупных бородавках, плечи укутывал парчовый халат вишневого цвета. В правой руке это чудовище держало ярко горевшую свечу. Ничего ужасней я никогда еще не видела.

Сначала, как рассказывал Степан, портрет висел в столовой, и он, когда был ребенком, боялся один заходить в комнату. Позднее Люлю убедила свекра перевесить чудовище в холл. Тоже, честно говоря, не лучшее место для подобного произведения искусства.

Приходившие впервые гости пугались, роняли сумки и зонты. Родственники упрашивали Владимира Сигизмундовича убрать «Старуху со свечой» подальше, на второй этаж, но тот упорно отказывался.

– Вы ничего не смыслите в искусстве, – заявлял он, удовлетворенно поглядывая на мерзкую морду, – портрет написал мой дед, настоящий художник, не понятый современниками. К сожалению, удалось сохранить только «Старуху», остальные полотна погибли, но, пока я жив, она будет украшать дом. А после моей смерти обещайте отдать произведение на реставрацию, считайте это моей последней волей.