Дама с коготками

– Не поверил, – сообщил эксперт, – нисколечко не поверил. А ты, Дарья, мерзкая шантажистка. Нет чтобы так просто помочь.

Я пожала плечами. Любишь кататься, дорогой, люби и саночки возить.

Пленку пристроила в ближайший «Кодак». Ждать сутки не хотелось, поэтому пообещала пареньку-лаборанту двойную оплату, если сделает за два часа. Мальчишка с радостью согласился, я хотела пойти в магазин, но передумала. Как там бедная Рафаэлла? Совсем про нее забыла, надо бы узнать, кому она рассказывала о визите ко мне.

Купив мандаринов и соков, поехала в Склифосовского. В палате у Рафаэллы был маленький предбанник со всеми удобствами. Войдя в предбанник, я услышала доносившийся из комнаты женский голос. У Рафаэллы кто-то был.

– Понимаешь, что тебя ждет? – восклицала посетительница. Я притормозила у входа и стала прислушиваться. Но ответа Рафаэллы не разобрала.

– Вижу, что понимаешь, – удовлетворенно констатировала женщина, – значит, так, выздоравливай быстрей и сматывайся отсюда в свой Зажопинск. Не вздумай в колледже маячить, образование закончено.

Стриптизерка опять что-то забубнила. Надо же так невнятно говорить, словно ваты в рот напихала.

– Нечего сопли распускать, – оборвала ее неизвестная дама, – лучше быть живой в Мухосранске, чем трупом в Москве. Недаром говорят, язык мой – враг мой, так вот, пока не отрезали, прикуси его.

Раздался звук двигающегося стула, гостья, видимо, собралась уходить.

Я опрометью выскочила в холл и села в кресло. Сейчас увидим, кто пугает несчастную Валю-Рафаэллу.

Дверь бокса хлопнула, и в коридор вышла женщина. Рост – под метр восемьдесят. Волосы иссиня-черные, подстриженные под пажа. Такая прическа уже вышла из моды. На лице бронзовый загар. Ярко-красные, как кровь, губы занимали чуть ли не половину лица. Вторую половину надежно скрывали темные квадратные очки. Стройную фигуру плотно облегали черные брючки-стрейч и черная же водолазка. Поражало количество украшений: на шее – штук пять цепей и цепочек, в ушах серьги в виде гвоздик с подвесками. На запястьях– браслеты. Закрыв за собой дверь, дама поправила волосы, и я увидела, что все пальцы, кроме большого, унизаны кольцами и перстнями.

Твердо впечатывая высокие каблуки в старый больничный линолеум, незнакомка, распространяя вокруг удушливый аромат «Кензо», двинулась к лестнице. Подождав, пока небесное видение скроется, я толкнулась к Рафаэлле. Девушка сидела на кровати и курила.

– Ай-яй-яй, – укоризненно покачала я головой, протягивая мандарины и соки, – нехорошо курить в постели.

Рафаэлла махнула рукой.

– На лестнице холодно, да и ходить пока трудно, просто сил нет.

– Кто к тебе сейчас приходил?

– Никто. Одна день-деньской лежу, хорошо, конечно, в отдельной палате, но скучно.

Я села на стул и поглядела на блюдечко, служившее пепельницей. Два окурка «Парламент» и один «Вог», выпачканный кроваво-красной помадой.

– Это чей? – без всяких церемоний спросила я, ткнув пальцем в остатки «Вог».

Рафаэлла покраснела, как рак, но не раскололась.

– Медсестра курила.

– Ах, медсестра! Такая черная, вся в цепях и браслетах? Видела я, как она только что выходила!

Тут стриптизерка зарыдала в голос:

– Не мучайте меня, оставьте в покое, дайте умереть спокойно.

Я попыталась погладить ее по грязной, растрепанной голове, но девушка завизжала и заколотила кулаками по одеялу. Пришлось идти на пост. Молоденькая медсестра, взглянув на сопливую красавицу, позвала дежурного врача. Тот велел сделать успокаивающий укол.

Спустя двадцать минут Рафаэлла, умытая и почти умиротворенная, откинулась на подушки:

– Простите.

– Ничего, ничего, с каждым бывает. Я сама однажды от злости швырнула на пол кофейник и растоптала его ногами.

Стриптизерка слабо улыбнулась.

– Злости-то у меня как раз нет. Просто отчаянье охватило, не знаю, что делать.

Я присела на кровать и взяла девушку за горячую, какую-то воспаленную руку:

– Тебе сколько лет, Валечка?

– Двадцать два.

Надо же, моложе Аркашки и Зайки, почти ребенок.

– Как же ты в этот бизнес попала?

Рафаэлла пожала плечами:

– Как все.

– А все как попадают?

Девушка снова заплакала, только тихо, вернее, захныкала. Так скулит обиженный Снап, когда Маня отнимает у него любимые, но строго запрещенные куриные косточки. Продолжая держать ее за руку, я как можно более ласково и убедительно сказала: