Полет над гнездом индюшки

Мужик, видать, перепугался, но удержался, ничего не сказал, домой побег, советоваться с сожительницей, она в их паре главная была. Что уж у них вышло, не знаю, только Вася этот из окна упал, с пятого этажа. И ведь хитро устроила: тазик поставила, табуреточку возле подоконника, тряпок набросала, газет скомканных, вроде стекла он мыл… Но эксперт сразу понял – помогли Васе на тот свет уехать. Раису арестовали, поднажали, ну она в конце концов и раскололась. Хотела на сожителя всю ответственность за аферу с продуктами свалить, а тот сопротивляться начал. Ну и решила его убить, чтобы следователю правды не разболтал. Она собиралась на Василия все навесить и, не запачкавшись, из дерьма вылезти.

Марк Михайлович вытащил платок, вытер вспотевшее лицо и добавил:

– Уж очень баба противная, извините, конечно, вам-то она сестра. Жадная до одури. Говорил уже, в одном подъезде жили, она к нам из Подмосковья переехала. Ну не поверите, никогда денег не давала. У меня жена старшая по подъезду, собирает иногда на лампочки, на уборщицу, на то да на се. Жильцы дают спокойно, знают, на их же благо пойдет, а Раиса никогда копейкой не поделилась. Откроет дверь и застонет: «Ох, ох, только что на последние кефир купила, в следующий раз обязательно».

Супруга к ней ходить перестала, знала, без толку это. Вот ведь жадность лютая, хотя грех так о покойнице говорить.

– Кто покойница? – подскочила я.

Марк Михайлович крякнул и принялся хлебать воду, очевидно, он соображал, как лучше продолжить разговор, потому что процесс затянулся. Но потом бутылка опустела. Участковый с жалостью поглядел на нее и сунул в мусорную корзинку.

– Раиса Сергеевна Кутепова скончалась на зоне, – пояснил он.

– На какой?

– А вам зачем?

– Господи, да хоть на могилку съездить!

– Нет там захоронений, тело в общей яме лежит.

– Ужасно…

Марк Михайлович скривился, но потом не утерпел и заявил:

– Мошенничать и убивать ее никто не заставлял. Живи достойно – и упокоишься с миром. Нет же, неймется людям, думают: украдут, да не заметит никто. Лишат человека жизни, и с рук сойдет. Сколько горя ваша Раиса всем принесла, хорошо ли такую родственницу иметь и в анкетах везде писать: сестра осуждена. Нет уж, по мне, пусть лучше мертвая. А уж как бабка убивалась, по двору пройти стеснялась.

Я опять подскочила на стуле.

– Какая бабка?

– Не знаете разве?

– Нет.

– Кутепова была прописана в квартире тетки… как же ее звали… имя такое заковыристое… А, вспомнил, Калистрата… то ли Евгеньевна, то ли Егоровна… Ну-ка, погодите.

Пухлой, коротенькой рукой он схватил телефон.

– Слышь, Аня, глянь, пожалуйста, на Сапилова, шесть, сто двадцатая квартира, кто у нас выезжал? Понятненько, Сазонова Калистрата Егоровна, 1924 года рождения.

– Можно узнать, где ей дали квартиру, – вклинилась я в разговор, – наверное, сестра второго мужа моей мамы…

Спустя пару минут Марк Михайлович вручил мне бумажку с адресом и номером телефона.

– Не ездите вы туда, – посоветовал он мне, – сестра ваша померла, хотите помянуть, сходите в церковь, службу закажите, а больше никуда не надо, ничего хорошего не узнаете. Уж поверьте мне, всю жизнь тут варюсь. Бывает, конечно, попадется человек по глупости, потом исправляется, но редко. Обычно…

Он махнул рукой. Я вытащила кошелек и достала сто долларов.

Марк Михайлович вздернул брови.

– А вот это лишнее, не приучен деньги у людей брать, по-другому воспитан, уберите лучше.

– Но вы потратили на меня свое время.

– Служба такая, – без тени улыбки ответил участковый, – меня государство поставило людям помогать.

В коридоре я вновь схватилась за телефон. Калистрата Егоровна – дама преклонных лет, вполне вероятно, что уже ничего не помнит. Но вдруг у старушки не полный склероз и она объяснит мне, каким образом Раиса превратилась в Сашу и кто такая женщина, появившаяся в нашем доме под именем госпожи Кутеповой.

– Алло, – звонко раздалось из мембраны.

Очевидно, трубку сняла внучка.

– Деточка, позови бабушку.

– Какую? – хихикнул голосок.

– У тебя их много?

– Вообще говоря, – мило пояснила девочка, – ни одной не осталось, обе умерли…

Да, вот жалость-то. Впрочем, этого следовало ожидать.

– …одна в девятьсот тринадцатом, а другая в девятьсот десятом, – закончила девочка.

– Когда? – воскликнула я.

– Матушка моя в сорок девятом преставилась, – как ни в чем не бывало частила она.