94  

За столом их посадили с Екатериной Виноградовой. Та годилась подружкам в матери, и особого контакта у них не возникло. Катюша приходила вовремя, быстро и аккуратно съедала свою порцию и, вежливо пожелав соседкам приятного аппетита, уходила в палату. Никакие доверительные беседы они не вели. Ограничивались фразами типа “суп пересолен” или “передайте хлеб”. Девчонки остались довольны такой соседкой.

– Там столько противных старух лежало, – простодушно сообщила Аня, – они все время ругались и лаялись. А уж ели как! Стошнит поглядеть: чавкают, на стол капают, сморкаются в салфетки. Нам же просто повезло – очень милая, воспитанная женщина, только пожилая! Ну о чем нам разговаривать?

Я усмехнулась, вспомнив, как когда-то тринадцатилетний Аркадий всерьез уверял нас с Наташкой, что застрелится в тридцать лет, чтобы не жить стариком.

Короче говоря, завтрак, обед и ужин протекали в полном согласии. Тем непонятней выглядела Катина истерика.

Аня хорошо запомнила подробности. В тот день они с Таней, весело хихикая, обсуждали за обедом молоденького палатного врача. Потом Таня принялась пересказывать содержание прочтенного накануне любовного романа, и подружки развеселились окончательно. В самый разгар приятной беседы их милая, молчаливая соседка вскочила вдруг на ноги и, опрокидывая тарелки с запеканкой, закричала, как безумная:

– Хватит, довольно, все поняла, все знаю! Девочки перепугались. Таня побежала за врачом, а Аня попробовала успокоить Катюшу. Куда там! Та мотала головой, захлебывалась слезами, потом принялась судорожно хохотать.

Истерику остановил только укол. Виноградову увели в палату. Подружкам расхотелось есть, и они ушли к себе.

Ближе к вечеру к ним в комнату поскреблась Катюша. Соседка выглядела виноватой. Извинившись перед девушками, объяснила, что на фоне химиотерапии, наверное, временно помутилась умом. Девчонки великодушно заверили женщину, что все ерунда, с каждым бывает. Катя помялась немного и попросила посмотреть книжку, о которой шла речь в столовой.

– Как назывался роман, помните? – спросила я.

Аня потрясла головой:

– Я такую дрянь в руки не беру, это Танька от них тащится. Хотите спрошу?

Она схватила трубку и узнала заглавие – “Страсть и деньги”. Таня никогда не выбрасывала купленные книги и готова была дать мне роман. Правда, ехать за ним пришлось в Орехово-Борисово.

Впустив меня в темный коридорчик, Костина жадно спросила:

– Чего случилось-то?

– Тайна следствия не подлежит разглашению, – ответила я гордо и вошла в скромно обставленную комнату. В глаза сразу бросился шкаф, доверху набитый любовными романами. Похоже, девочка скупает новинки сериями. Таня порылась на полке и вытащила книжку, на обложке которой черноусый офицер сжимал в страстных объятиях полуголую томную блондинку. Четыреста пятьдесят страниц!

Танин рассказ почти полностью совпадал с

Аниным. Катя ей тоже понравилась: тихая, спокойная, тактичная.

– Чем я ее напугала? – недоумевала девушка.

– Почему напугала?

– Да она все трясла головой и кричала: “Знаю, страшная, страшная!..”


ГЛАВА 23


Поглядев на часы, я заторопилась назад, в Ксюшину квартиру. Поломойки уже закончили уборку и отдыхали на блестевшей кухне. Поработали бабы на совесть. Кафель сиял, шкафы приобрели первозданный розовый цвет, из унитаза можно было пить. Получив оговоренную плату с чаевыми, довольные бабищи отправились восвояси.

Я открыла полку. Интересно, где у Ксюши кофе? Выпью чашечку перед уходом.

– Что вы здесь делаете, никак квартиру обворовать хотите? – раздался за спиной злобный голос.

От неожиданности я выронила банку, коричневые гранулы разлетелись по отдраенному полу. От входа со шваброй наперевес шла довольно крупная тетка. Лицо вошедшей не обещало ничего хорошего. Она принялась размахивать палкой и кричать:

– Ты как сюда попала? Кто пустил?

– А вы кто? – бросилась я в атаку. – Вас кто пустил?

– Еще и огрызаться! – возмутилась женщина. – Сейчас милицию вызову, живо разберутся! У меня-то есть ключи от дочкиной квартиры!

– Так вы мама Ксюши! А меня послала Виолетта Сергеевна Павловская, прибраться велела!

Родительница плюхнулась на стул и зарыдала в голос:

– Бедная, бедная моя дочурка, кровиночка моя, ягодка сладкая!

Слезы потекли по щекам, женщина принялась судорожно всхлипывать и хвататься за сердце. Я спокойно наблюдала разворачивающийся спектакль. Истерическая, психопатическая личность, из тех, что любят демонстрировать горе и страдания прилюдно. Соболезнования и утешения только усилят вопли. Если не обращать внимания, скоро остановится.

  94  
×
×