Ангел севера

– Я не жалею о том, что он умер, – хрипло произнес он. – Иначе тебя не было бы сейчас здесь, со мной.

И я не позволю тебе покинуть меня.

– Ты говоришь так, словно мое прошлое не имеет для тебя никакого значения.

– Действительно не имеет. По крайней мере для меня.

Я с радостью приму на свою душу все твои грехи и готов гореть за них в аду, если это цена, которую надо заплатить за то, что ты будешь со мной. – Она скорее почувствовала, чем увидела, как насмешливо изогнулись его губы. – Как, по-твоему, это меня характеризует?

– Как похотливого болвана, – горестно отозвалась Тася.

У Люка хватило дерзости расхохотаться.

– И более того!

Он положил руку ей на спину и привлек к себе, не обращая внимания на ее протесты из-за совсем сползшей простыни. Упершись лбом в ее лоб, он произнес с тихой яростью, внезапно сменившей его проказливую шутливость:

– Ради тебя мне хотелось бы стать идеальным. Но я не такой. Я много грешил, тысячи раз. У меня плохой характер, я эгоистичен, и мои друзья, и мои враги в один голос утверждают, что я надменный всезнайка. Я слишком стар для тебя.

И на тот случай, если ты не заметила, я могу сообщить тебе, что у меня нет одной кисти. – Он слегка улыбнулся. – Поэтому я могу без всяких оговорок принять тебя с твоим запятнанным прошлым.

– Речь идет не о тебе и твоих недостатках, – взволнованно ответила Тася, пытаясь выскользнуть из его рук. Но он лишь крепче прижал ее к себе, и они боком упали на постель. – И все твои доводы здесь не подходят. То, что у нас обоих есть недостатки, вовсе не означает, что мы должны быть вместе!

– Это означает, что мы понимаем друг друга. Это означает, что нам чертовски хорошо вместе. Бездна удовольствия!

– Я не могу назвать это…, удовольствием, – возразила она и попыталась сбросить его с себя, путаясь в простыне и все время натыкаясь на обнаженное тело.

– Чтобы привыкнуть к этому, требуется время, – продолжал шептать Люк ей на ухо, выдергивая разделявшее их льняное полотно. – Первый раз – всегда самый худший для женщин. Потом тебе обязательно понравится.

Тасе и так все понравилось, даже слишком, но она не хотела льстить ему, признаваясь в этом.

– Я не могу оставаться здесь, даже если бы и захотела, – задыхаясь, проговорила она. – Князь Николай отыщет меня.

Это лишь вопрос времени…

– Я буду рядом с тобой, когда это случится. Вместе мы справимся с ним.

– Николай не такой человек, который будет выслушивать чьи-либо доводы. Он согласится разговаривать с тобой, если ты поможешь ему отправить меня назад, в Россию.

– Сначала я отправлю его на тот свет.

– Ты действительно надменный задавака! – шепнула она, стараясь выбраться из-под него. – Я не останусь с тобой. Не могу!

– Лежи спокойно, а то, мы окажемся на полу. Эта кровать слишком узка.

Люк навис над ней и раздвинул коленом ее ноги. Тася беспомощно отбивалась, все еще пытаясь его сбросить, пока не почувствовала, как твердая горячая плоть уперлась ей в живот. Его рот нашел и потянул ее сосок. Она ахнула и затихла, жаркая волна опалила кожу, пробежала по нервам, достигая всех уголков ее тела. Большая ладонь обхватила ее шею, словно стебель цветка, потом двинулась вниз по груди, по легким изгибам ребер.

– Разве я тебе причинил боль? – шептал он, проводя ладонью по изысканным контурам ее тонкой фигуры, нежной впадинке живота.

– Чуть-чуть, – выдохнула она. То, что она делала, было не правильно…, нехорошо…, аморально. Она не должна была этого допускать… Однако почему-то ей вовсе не было стыдно. Ведь это были ее последние минуты с ним, их прощание,. и ей хотелось лишь одного – еще раз потеряться в его объятиях.

Его рот был у самого ее уха, зубы легонько покусывали крохотную мочку. Низкий тихий голос теплым вздохом произнес:

– Тебе больше не будет больно. Я буду осторожен.

Как безжалостен был он в своей сдержанности, как медленны и плавны были все его движения! Она застонала от ленивой неторопливости, с которой его рот скользил по ее коже. Она обессилела от чувственного сочетания влажности языка и шершавости щетинистого подбородка.

Смуглое лицо его скользнуло вниз, губы на мгновение прижались к влажным завиткам треугольника, так что она вздрогнула в испуге, а затем стала изгибаться в мучительной истоме от нежных касаний его языка.