Звезды

Всего лишь через двадцать четыре часа она станет свободной женщиной, хозяйкой самой себе впервые за семнадцать лет. Она точно знала, как поступит с этой свободой. В первую очередь следовало выяснить, жива ли еще Марион Стар, а затем узнать, что стало с Лавинией, ее любимой дочерью.

Затем она подумала о том, что хорошо бы найти, если удастся, Чада Маккормика, которого она не видела после их короткой волшебной связи в Нью-Мехико целых одиннадцать лет. Она слышала, что он теперь живет в Лос-Анджелесе и все еще не женат.

38

Беверли-Хиллс, Калифорния, 1975 год.

Особняк на холме был так вызывающе освещен, что стал походить на Парфенон, подготовленный к приему туристов. Поток машин вливался в массивные железные ворота; у парадных дверей горничные приветствовали прибывающих гостей, принимали от них шубы и накидки и вручали дамам маленькие букетики зимних роз. Прием устраивался в террасном саду за новым домом Филиппы, где под полосатым навесом уже играл оркестр. Когда вновь прибывшие гости вступали на вымощенную плитами террасу, в прохладном вечернем воздухе перед ними открывался захватывающий вид на склоны холма, сбегающие от дома далеко вниз, к каньону. На деревьях мерцали разноцветные огоньки, скрытые в траве прожекторы бросали лучи света вверх, на статуи и кусты, в огромном плавательном бассейне светилась бледно-голубая вода. Под великолепным пологом все было готово к пиршеству: на длинных столах красовались ветчина и ростбифы, хрустальные блюда с артистически выложенными салатами, подогретые судки с горячими деликатесами. Возле каждого стола – служитель в белой одежде с разделочным ножом наготове. Молодые люди в красных пиджаках и узких черных брюках сновали в толпе с деревянными подносами, предлагая гостям пикантные закуски для возбуждения аппетита.

Все ели и пили без стеснения, потому что это был не совсем бесплатный прием, а повод собрать деньги для лично Филиппой содержащегося приюта детей-сирот вьетнамской войны. Гости охотно подписывали чеки на крупные суммы за возможность танцевать под звездами и общаться со знаменитостями на экстравагантной террасе, построенной, как говорили, по образцу такой же в Версале.

Филиппа, одетая в простое длинное бледно-желтое платье с белой меховой накидкой, потому что было прохладно, прохаживалась между гостями, останавливалась поговорить со знакомыми, представлялась тем, кого не знала. Здесь были люди кино, жившие поблизости в своих поместьях, политики, важные шишки из университетов и медицинских центров, руководители корпораций, врачи, юристы, художники и писатели. Словом, смешанное, но очень богатое общество. Будучи президентом такой большой корпорации, как «Старлайт индастриес», которая уже котировалась на нью-йоркской фондовой бирже, Филиппа наслаждалась тем, что наконец-то устраивает прием для высшего света.

Когда Филиппа стояла с мэром и его женой возле бассейна, в обоих концах которого били фонтаны, взгляд ее то и дело обращался к третьему этажу ее дома в стиле Тюдоров, где в одном из окон спальни горел свет. Филиппу переполняло почти невыносимое томление. Это было то место, где она хотела бы сейчас находиться, куда уже умчалось ее сердце.

За время постепенного роста успеха и богатства Филиппа научилась искусству проявлять к чему-то интерес, тогда как ее мысли занимало совсем другое. Улыбаясь мэру и его жене, она быстро перевела взгляд от окна спальни к дверям, открывающимся на террасу, через которые входили и выходили гости: она выглядывала лицо человека, которого хотела видеть сегодня больше, чем кого-либо другого. Он обещал прийти, но его еще не было.

Вновь обратив внимание на жену мэра, говорившую ей какие-то приятные слова, Филиппа внезапно испытала одно из тех странных озарений, которые стали случаться у нее с недавних пор. Это было не физическим, но психическим феноменом. Она совершенно неожиданно, словно гром с ясного неба, вдруг словно оставляла самое себя, переносилась куда-то, откуда и взирала на всех сторонним глазом. В ту секунду раздвоения, прежде чем самосознание вернулось к ней, Филиппу поразила мысль, что все это – особняк, гости, служители – принадлежит ей. Она осуществила свою клятву когда-нибудь стать кем-то. Мог бы Джонни Синглтон представить, кем стала ныне его маленькая Долли?

Филиппа была теперь богата, потому что богатой была ее компания. В стране уже насчитывалось почти шестьсот салонов, имелся план распространить их и по Европе. «Старлайт» также владел дочерними предприятиями, такими, как «Старлайт нэйчурал бьюти продактс»,[42] отдел косметики, который возглавляла Чарми; «Старлайт фудс»,[43] который предлагал замороженные обеды; низкокалорийные десерты, диетический маргарин, хлеб из муки особого помола, все расфасованное в приметные голубые пакеты со значком в виде звездочки в углу; совсем недавно к ним прибавились «Магазины одежды идеального размера», цепь которых раскинулась по всей стране – в них предлагались фасоны, созданные Ханной Скейдудо.

– Мне нужны манекенщицы с полными фигурами, – инструктировала Ханна рекламное агентство, когда новое направление было запущено. – Наши покупательницы хотят видеть, как одежда выглядит на таких, как они сами, а не на худышках.

Использование крупных манекенщиц в рекламе, а также в каталогах «Идеального размера», рассылаемых по почте, было революционной идеей. Ханна была убеждена, что другие производители одежды больших размеров оскорбляют клиентуру тем, что демонстрируют свои фасоны на тощих женщинах, словно желая сказать, что только на таких одежда хорошо смотрится. И она была права. Фасоны «Идеального размера» стали завоевывать признание и опережать конкурентов.

Но самым большим вкладом в успех «Старлайта» стала книга, выпущенная Филиппой четыре года назад. «Программа диеты и красоты «Старлайт» вышла уже одиннадцатью изданиями и по-прежнему удерживалась в перечнях бестселлеров в мягкой обложке. Книга открывалась краткой историей программы и личными свидетельствами нескольких известных лиц, успешно ее осуществлявших. Далее книга излагала план диеты в доходчивой форме так, что следовать ей не составляло больших усилий. Наконец, в книге был философский раздел, написанный Филиппой, и разделы, написанные Ханной и Чарми о том, как следует одеваться, чтобы выглядеть стройнее, и как правильно пользоваться косметикой.

Филиппа выпустила также небольшую книжку под названием «Гиперинсулинемия: ее причины, выявление и контроль над нею с помощью диеты». Эта книжка хоть и не стала бестселлером, но пользовалась устойчивым спросом в определенной аудитории.

Когда «Старлайт» переехал в их новую башню из стекла на бульваре Уилшир, Филиппа тоже решила перебраться из ее дома в Енчино в этот особняк в Беверли-Хиллс.

Филиппа оставила мэра и направилась к другим гостям, к ней присоединилась восторженная Чарми с бокалом вина в одной руке и шоколадным трюфелем в другой. Ее поразительный кафтан из ткани с золотыми блестками, отделанный по вырезу на шее и рукавах бельгийским, ручной работы, бисером – одно из последних самых сногсшибательных творений Ханны, – ослепительно сверкал на фоне цветущих кустов олеандра, окружавших бассейн с этой стороны.

– Прием идет великолепно, Филиппа! – сказала она. – Я знала, что он тебе удастся.

Съев трюфель и выбросив обертку в корзинку, которую услужливо подставил проходивший мимо официант, она поправила волосы, перехваченные сзади шарфиком с золочеными блестками. Глядя в спину уходящего официанта, она подумала об Иване Хендриксе. Они приглашали его на прием, но он вежливо отказался.

– Ты только взгляни на моего ребенка, – сказала Чарми, указывая на Натана, теперь уже четырнадцатилетнего неуклюжего подростка, явно чувствующего себя весьма стесненным в смокинге, который выглядел так, словно его натягивали на мальчика четыре человека. Натан крутился возле буфета, пробуя все съедобное, что только попадалось на его пути. Чарми очень опасалась, что тяжелые детские воспоминания – жестокость, очевидцем которой ему довелось быть, и алкоголизм отца – навсегда оставят на нем свои шрамы. Но Натан превратился в красивого, развитого подростка, который недавно заявил, что, когда вырастет, станет заниматься исследованиями в области генетики. Не походило и дня, чтобы Чарми не содрогалась от ужаса, вспоминая, какому риску подвергался он, да и она тоже, в свое время.