Звезды

– По-моему, у «Старлайта» есть очень хорошие программы.

– Да, я ем их замороженные ужины.

– Если у вас будут еще какие-нибудь проблемы, – произнесла Джудит, – позовите меня, – и удалилась.

Банни закрыла дверь и огляделась. Ее покои были оформлены в роскошно-импозантном стиле. В спальне, больше напоминавшей будуар, стояла огромная кровать под балдахином и цветастыми занавесами; такого же цвета – мелкие цветочки пастельных тонов на кремовом фоне – были и покрывало, и подушки, и накидки. Прямо детская – вся пестрая и цветастая, подумала Банни, от симпатичных настольных ламп до бантиков на подушках. Занавески на окнах были бледно-розовые, как и некоторые цветы на драпировочной ткани; ковер был темно-бирюзовый, этот же цвет был и на ткани. Гостиную украшали три пуфика, обитые розово-голубой парчой, стоящие у камина. В центре комнаты располагался мраморный кофейный столик, его резные ножки покоились на ковре столь изысканного орнамента, что его могла бы выбрать для себя и Мария-Антуанетта. Пухлые херувимы с абажурами на головах и картины с изображениями людей в напудренных париках довершали убранства.

Это была уже четвертая комната, которую Банни занимала со дня приезда в «Стар». Она переезжала из-за скуки и пришла к выводу, что в «Стар» нет двух одинаковых номеров. Сюда можно было приезжать многократно, и каждый раз все будет по-другому.

Пора было подготовиться к разговору с Фридой.

Набирая воду в ванну, в которой вместо обычных кранов были золоченые лебеди, Банни чувствовала волнение и страх. Наверняка Фрида отнесется к ее новости благоприятно. Но отец, которого она боялась до смерти, – от него всего можно было ожидать. А он обещал приехать и забрать ее на Рождество домой. «Домой» – это в квартиру в большом совместном комплексе, построенном в семидесятых, четыре бесцветные комнаты на тридцатом этаже в Сенчури-Сити, где Берни Ковальски бывал, наверное, не чаще десяти раз в году.

Сидя в горячей ванне, Банни вспоминала, когда же она видела отца в последний раз – да, это было за неделю до «Оскара», когда она умоляла его пойти на церемонию и присутствовать в зале. Берни Ковальски и не подумал сделать это, полагая, что производство фильмов – это жульничество, а все актрисы – шлюхи. В общем, она даже была рада, что он не пришел, потому что она «Оскара» все-таки не получила; она была еще более рада, что он не присутствовал с ней на приеме, посвященном вручению «Оскара», когда все мужчины крутились около гибких и стройных актрис, совершенно игнорируя пупсика Банни.

Разумеется, Банни и не помышляла вступать в конкуренцию с такими именитыми гостями, как Мадонна, или Майкл Джексон, или с кем-нибудь еще, чьи портреты уже лет пять заполняли страницы «Нэшнл инквайрер». И Банни, конечно же, не надеялась получить приглашение на более интимные приемы для узкого круга, также посвященные «Оскару», такие, как у Кевина Костнера, на который приглашался настолько узкий круг, что после шоу приглашенным приходилось звонить друг другу, чтобы узнать место его тайного проведения. Но, в конце концов, она была выдвинута, она получила прекрасную прессу – и Сискей, и Эберт очень хорошо отозвались о ней, поэтому она надеялась получить какую-то долю комплиментов и ухаживаний. Но нет, она так и простояла одна у стены, запихивая в рот предлагаемые закуски, даже не чувствуя их вкуса и желая быть где угодно – даже со своим отцом, – только не здесь.

Фрида пришла, когда Банни была в ванной, накладывая косметику.

– Войдите! – крикнула она. – Открыто!

Фрида вошла, несколько оторопела, увидев столь пышное убранство, затем, закрыв за собой дверь, спросила:

– Ты в порядке?

– Одну минуту, сейчас оденусь. Чувствуй себя как дома.

– Ну, положим, дома у меня никогда не было так шикарно. Я принесла бутылочку твоего любимого – «Мандарин Наполеон».

– Фрида, он же ужасно дорогой.

– И мы с тобой дорого напьемся!

– Так в чем все-таки дело?

– Скажу, когда выйдешь, – Фрида озадаченно посмотрела на картину, изображающую двух ангелочков, поливающих водой какую-то богиню в пруду. – У меня для тебя сюрприз.

– А у меня сюрприз для тебя!

Фрида прошла между столиком, покрытым до полу тяжелой скатертью, и высокой мраморной подставкой, на которой был водружен какой-то римский бюст. Да, интерьер здесь был шикарный.

– Прекрасно, – Банни наконец-то отозвалась из ванной, – вот и я!

Банни вышла, и Фрида, обернувшись, уставилась на нее.

– Ну? И что ты думаешь? – спросила Банни, поворачиваясь во все стороны. Одетая в облегающее белое платье с открытой спиной, она казалась высокой. У нее была тонкая талия, небольшие груди, стройные ноги, длинные густые светлые волосы, чуть вздернутый нос, изящный подбородок и полные губы. Это была Банни, но все же это была не она. Пропала ее пышность, исчезла невзрачность, она была воплощением захватывающей дух женственности и блеска. Вообще-то она стала похожей на многих других актрис Голливуда.

– Ну, и что ты думаешь? – спрашивала она возбужденно, продолжая демонстрировать Фриде себя, чтобы она в полной мере оценила эти три месяца пластической хирургии. – Я сделала все, даже больше, чем Шер, можешь поверить! Удаление жирового слоя, убрала ребра, удалила задние зубы – теперь никто не назовет меня толстой и неуклюжей. Все, больше никаких пупсиков в кино! Ну, что ты думаешь, Фрида? Ты удивлена?

Она обернулась и увидела, что Фрида лежит в глубоком обмороке.

19

«Корвет» пролетал опасные повороты дороги в каньоне на очень высокой скорости, так что раздавался визг шин, трущихся об асфальт. Корпус машины цвета электрик блестел, попадая в круги света от уличных ламп.

Ханна Скейдудо в отчаянии вцепилась в рулевое колесо, ее глаза внимательно следили за каждым крутым поворотом, который ей предстояло преодолеть, в то время как «корвет» постоянно пересекал центральную линию и возвращался в свой ряд. Тело Ханны было напряжено, чтобы противостоять удару, который мог случиться в любой момент и смять хрупкий корпус ее машины, изготовленный из фибергласа, и раздавить ее саму, сидящую в этой машине. Она вела гонку со временем, пытаясь догнать его и поставить на дыбы, подобно понесшей лошади, задержать и вернуть часы и дни, которые убегали от нее. Филиппа сказала: «Четыре дня». Через четыре дня состоится важное собрание правления, где должны отчитаться все члены и будет произведена тщательная проверка состояния бухгалтерских дел компании.

Что собиралась обнаружить Филиппа? Почему она вернулась? Расхождения в данных бухгалтерских книг не обязательно обозначали какие-то правонарушения; в этих случаях стоило просто провести аудиторскую проверку, которая может обнаружить ошибку и внести поправки. Что же касается «Миранды интернейшнл», то с этой проблемой вполне можно было справиться, не выезжая из Австралии. Относительно так называемой сестры в Палм-Спрингсе – Иван находил «сестер» и до этого, и Филиппа никогда прежде не летала, чтобы взглянуть на них. По крайней мере, с другого конца света. Неожиданное и необъявленное возвращение Филиппы могло означать только одно: она подозревала, что в компании ведется какая-то грязная игра, что кто-то из работающих в ней оказался предателем. Ханна вжала до упора педаль газа. Четыре дня – хватит ли времени?

Когда высокие кованые железные ворота ее поместья в Бель Эйр внезапно замаячили в свете фар, она нетерпеливо нажала кнопку инфракрасного устройства под козырьком, которое открывало ворота, и погнала спортивную машину через ворота еще до того, как они полностью открылись, так что поцарапала крыло с противоположной от себя стороны. Добравшись до конца длинной подъездной аллеи и въехав на вымощенный круг перед домом, она нажала на тормоза столь сильно, что «корвет» сделал почти полный круг. Когда машина наконец резко остановилась, Ханна закрыла глаза и положила голову на рулевое колесо.

Чувствуя, как резко стучит в груди сердце, Ханна вспомнила, что доктор Фирман сказал после того, как в последний раз тщательно обследовал ее: необходимо несколько снизить темп жизни, помня, что ее мать, Джейн Район, умерла в сорок восемь лет от сердечного приступа, ей было на шесть лет меньше, чем Ханне теперь. Но Ханна не могла быть спокойной, у нее просто не было для этого времени.