– Прости, – улыбка на его лице медленно сменялась удивлением. – Я не хотел испугать тебя. Я решил, что ты слышала, как я подъезжал к дому.

– Я… я как раз собиралась принять ванну, – сказала Ханна, быстро отходя от стены.

Алан посмотрел на несколько покосившуюся картину. Затем на покрывало, которое также было в беспорядке.

– Ханна, все нормально? – спросил он, входя и закрывая дверь. – Ты что-то бледна.

– Все нормально, – ответила она, включая свет в ванной. – Просто так странно было увидеть Филиппу сегодня. Я не ожидала ее, а ты?

– Нет, я тоже ее не ждал. Но должна же она возвращаться домой иногда. Я знал, что она не сможет постоянно оставаться в Австралии. Милая, ты уверена, что с тобой все в порядке?

Она высунула голову через открытую дверь ванной и тепло улыбнулась.

– Конечно, со мной все в порядке. Но у нас мало времени. Мы должны довезти тебя до аэропорта. Мне бы не хотелось, чтобы ты летел в Южную Америку сегодня. Мы должны кое-что отпраздновать. Джекки сообщила прекрасные новости! – И она снова исчезла в ванной.

– Что там с Джекки? – спросил Алан, но она не услышала – его голос заглушал шум льющейся воды.

Он бросил газету и кейс на скомканное покрывало, подошел к картине, внимательно посмотрел на нее, затем поправил. Ханна внезапно подошла к нему сзади, обняла, положила голову на плечо и сказала:

– Я люблю тебя, Алан. Я очень люблю тебя.

– Эй, – проговорил он, тихо смеясь, поворачиваясь и обнимая ее. – В чем дело?

– Я просто очень счастлива с тобой, – прошептала Ханна, дыша ему в шею. – Нам так хорошо вместе. Я буду скучать по тебе, пока ты будешь в Рио. А ты?

– Ты же знаешь, что буду.

– Алан, ты любишь меня, правда?

– Конечно, я люблю тебя, милая.

Она тесно прижалась к нему, закрыла глаза и подумала: я не могу потерять любовь Алана, я не могу его потерять. Если это случится, мне незачем будет жить. Этого не может случиться после того, что мы вместе пережили, после всех этих лет.

20

Сан-Фернандо Вэлли, Калифорния, 1959 год.

Ханна Райян подумала, что брюки уж слишком плотно обтягивают ягодицы Алана Скейдудо, так что это становится просто неприлично.

Но ей это нравится.

Она только что пришла, вся промокшая, с нее так и лило. Она принесла заказанный ленч из кулинарии Баумгартнера. Идти было совсем недалеко – в солнечный день прогулка от «Хелливелл и Катц» до Баумгартнера на бульваре Вентура занимала три минуты. Но под одним из редких проливных дождей в Южной Калифорнии казалось, что она длится вечность.

Она быстро прошла по проходу между двенадцатью столами брокеров, стоявших таким образом, чтобы видеть на табло котировки акций по Доу-Джонсу. Ее туфли хлюпали, когда она раздавала сандвичи. Она собирала деньги по мере того, как проходила между столами. Как только она дошла до мистера Дрисколла, начались проблемы. Он заказал копченое мясо со специями и ржаной хлеб, но сейчас смотрел на него с подозрением и заявил, что мясо холодное. Затем он сказал, что у него нет мелочи и что отдаст деньги позже. Ханна продолжала стоять возле него, протягивая руку за деньгами, вода с рукава ее дождевика капала на его «Уолл-стрит джорнэл». Он все же залез в карман, достал мелочь и, отсчитав точную сумму, сунул в ее ледяную ладошку.

Наконец она подошла к столу мистера Скейдудо, возле которого он стоял, нахмурив свое мужественное, как считала Ханна, которой уже исполнилось двадцать один год, лицо, и читал распечатку, только что поступившую с телетайпа. Она была тайно влюблена в мистера Скейдудо, он учился, чтобы стать дипломированным бухгалтером.

– Вот ваш заказ, – сказала она, подавая ему завернутые в вощеную бумагу помидор и лук с мягким сыром на немецкой булочке, щедро покрытые майонезом. – Сорок два цента, прошу вас.

– Спасибо, – сказал он, даже не посмотрев на нее и не беря сандвич. Она аккуратно положила его на захламленный стол, заваленный записками с сообщениями о телефонных звонках и уведомлениях. – Господи, – сказал он, – «Интернейшнл петрокемикал» объявил разрыв два к одному. Я так и знал.

Он рассеянно полез в карман, отсчитал мелочь и подал ей. Когда деньги, все еще теплые от соприкосновения с его телом, упали Ханне в руку, вожделение охватило ее, жаром запылали даже уши, она ощущала стук сердца, затем вся страсть переместилась ниже, в ее желудок, где она стучала, как маленькая энергичная машина, что случалось всегда, когда она находилась недалеко от мистера Скейдудо. Она могла стоять подле него вечно, вдыхая аромат «Олд Спайс», но ей нужно было разнести сандвичи другим служащим.

Когда она наконец направилась к комнате для отдыха, она мечтала обогреться и обсушиться. Проходя мимо кабинки кассира, она увидела миссис Фолкнер, начальницу офиса, разговаривавшую с молодой женщиной, которая ей сказала: «Все это так интересно для меня! Мои знания в отношении биржевого рынка равны нулю».

Ханна подумала: новый счет, так как открывать новые счета было одной из многих обязанностей миссис Фолкнер.

В комнате отдыха Ханна сняла дождевик, туфли и принесла полотенце из дамской комнаты. Вытирая свои коротко остриженные волосы, она с трудом сдерживала возбуждение. После работы у нее была назначена встреча с консультантом Художественной академии Гриба в Глендейле, небольшом, но очень престижном учебном заведении, в котором имелось престижное отделение модельеров. Учиться там было дорого, и ни сама Ханна, ни ее родители, с которыми она все еще жила, не могли оплачивать обучение, но Ханна подала заявление на получение стипендии, что могло бы покрывать половину ее расходов. Консультант позвонил прошлым вечером и сообщил хорошие новости: она зачислена на стипендию. На встрече сегодня днем нужно было заполнить вступительные формы и разработать расписание занятий, которое позволит Ханне продолжать работу в «Хелливелл и Катц», потому что ей все равно нужно было оплачивать половину стоимости обучения. Именно поэтому она настаивала, чтобы мистер Дрисколл заплатил ей за сандвич. Каждый пенни, который она зарабатывала, поступал на специальный счет, за которым она очень внимательно следила. Ханна не спала всю ночь – так она была взволнована. С тех пор как она себя помнила маленькой девочкой, она мечтала стать дизайнером одежды. Но она хотела создавать специальную одежду – одежду для полных женщин.

Ханна была толстой, себя она помнила только такой. Со стороны матери в ней текла французская и, видимо, индейская кровь. Отец же был чистокровным ирландцем. Многие из ее родственников были эмигрантами, прибывшими сразу после войны, когда на старой родине были введены карточки. Они всегда помнили о голоде. Здесь, в США, где было много продуктов питания, если вы не обжирались на семейных праздниках, вас считали просто неблагодарным. Детей заставляли все доедать, пока они чуть ли не лопались от сытости. Ханна не могла вспомнить – была ли она когда-нибудь тоненькой. Ее мать была толстой, такими же были все ее тетки и двоюродные сестры. У них была одна общая сложность – им было трудно подбирать себе одежду. На Шерман Уэй был единственный магазин «Моника для полных», одежда там была немодная, и выбор очень небольшой.

Но у Ханны была мечта. Существовала острая необходимость в другой одежде, и она собиралась заполнить эту нишу. Ханна научилась шить, еще учась в начальной школе. Она также попыталась узнать кое-что о материалах – какие из них хорошо драпировались и какие могли скрыть небольшие недостатки фигуры. Она начала шить одежду для себя и своих родственниц, все были довольны и считали, что у нее талант. Но нужно было двигаться вперед – следовало учиться дальше. И Грир предлагал подобную возможность.

Единственным препятствием было отсутствие денег. Хотя ее семья и не считалась бедной, они могли оплачивать только обучение ее братьев в колледже, и даже со стипендией Грира и ее накопленными деньгами ей все еще не хватало средств для получения желанного образования. Но эти проблемы, видимо, в скором времени должны быть решены, именно об этом она собиралась сообщить консультанту во время сегодняшней встречи, чтобы быть уверенной, что они точно примут ее.

×
×