Звезды

– Сумасшедшее дело – это убийство Кеннеди, – говорил частный детектив, царапая каракули в своем блокноте. У него был такой огромный живот, что ему приходилось поднимать и разводить руки, чтобы дотянуться до стола. На его галстуке виднелось засохшее зеленое пятно, и Филиппа захотела узнать, когда он его посадил.

– После убийства все вдруг принялись разыскивать старых друзей, вспоминать старые привязанности. Извините, мисс, я всего лишь излагаю свое мнение о том, что происходит, возможно, я и не прав. Смерть президента заставила людей понять, как быстро все может совершиться, раз – и все, – он громко щелкнул пальцами. – Если всемогущий Кеннеди мог так внезапно умереть, что же говорить о нас, простых смертных. Мой телефон не умолкает, все люди кого-то разыскивают.

Он сделал паузу и искоса бросил на нее взгляд, который Филиппе не понравился. Этого мистера Диксона она нашла по справочнику.

– Итак, вы ищете своего папочку. Не так ли? Лады, позвольте прикинуть, во что это вам влетит.

Филиппа молча взирала, как Диксон набрасывает в блокноте цифры со значком доллара. После тщетных переговоров с тюремными чиновниками Филиппа долго размышляла, что предпринять, чтобы разыскать Джонни. Она боролась с растущим внутри ее безотчетным страхом: что Джонни не освобожден, что он покинул Сан-Квентин по другой причине, что его нет в живых.

– За что он туда попал? – спросил Диксон в самом начале их беседы.

– Я не знаю, – ответила она. – Это важно?

– Может быть. В конце концов, в Сан-Квентине самые строгие меры безопасности. Там одиночки смертников, газовая камера. Если чиновники, как вы сказали, держат язык за зубами…

Он многозначительно пожал плечами, предоставив выводу повиснуть в воздухе.

– Я могу написать тюремным властям, – наконец сказал Диксон, выкинув окурок сигары и громко рыгнув. До Филиппы донесся запах лука и горчицы. – Но это займет много времени – бюрократические рогатки и все такое. У меня есть приятель в «Таймсе». Я начну с того, что встречусь с ним утром, покопаюсь в архивах, посмотрю, что удастся там выудить. Завтра после полудня у меня кое-что для вас будет. А мой гонорар… – он подвинул ей блокнот, – тут все подсчитано.

На следующий день Диксон достал все, что обещал. Филиппа отправилась в его обшарпанный офис, выходящий на Колорадо-бульвар в Пасадене, где, похвастался Диксон, он устраивает в канун каждого Нового года оргии, а на следующее утро гости могут любоваться «Парадом роз» – «из этого самого окна лучший в городе вид».

Филиппа не стала открывать толстый конверт из манильской бумаги в его присутствии, а пошла в Резеда-парк. Несмотря на субботу, на траве и вокруг пруда сидело совсем немного народу. Казалось, всеобщий исход начался из Сан-Фернандо Вэлли в эти восемь дней после смерти Кеннеди. Уличное движение уменьшилось, исчезли скопления людей в магазинах, необычайно пустынен был и этот парк, обычно переполненный отдыхающими. Пустовали горки и качели, никто не катался на пруду на лодках. Лишь один пожилой мужчина бросал корм уткам, движения его были какими-то заторможенными, словно он сам не видел никакого смысла в своем занятии.

Филиппа выбрала скамейку под большим старым деревом, его корни в траве казались столь же толстыми, что и ствол. Уже сев, она долго разглядывала конверт, который получила от Диксона.

Он ничего не сказал ей о содержимом, просто произнес: «Здесь», – и протянул конверт, словно не желая больше иметь с этим никакого дела.

Ей пришло в голову, что сейчас она держит всю жизнь Джонни на своих коленях, точно так, как много лет назад он держал на своих коленях маленькую Кристину.

Филиппа медленно вскрыла конверт.

Фотокопии газетных вырезок в хронологическом порядке, начиная с 1950 года. Они относились к сенсационным убийствам, которые газеты назвали «Кровопусканием в Ноб-Хилл». Филиппа сразу отметила, что эти убийства произошли всего через несколько дней после того, как Джонни отвез ее в школу святой Бригитты.

Она читала вырезки одну за другой: сообщения о полицейском расследовании; об анонимной информации, полученной районным прокурором; о последующем аресте Джонни; о суде над ним; о вердикте «виновен». Все это происходило, пока Филиппа находилась в школе в ожидании, когда ее папочка придет к ней. Дни ее надежды постепенно превратились в дни страха и гнева, когда наконец прибыло его первое письмо из Италии. Теперь она думала о том, каково ему было тогда: затравленному и брошенному, словно зверь в клетку, кричащему о своей невиновности, в то время как никто не верил ему, ее замечательному Джонни, такому одинокому к никем не любимому.

Слезы текли по ее щекам и падали, оставляя влажные пятна на бумаге. Поднялся сильный ветер, и Филиппа ощутила, что вот ноябрь уже истекает, наступает декабрь; только что было еще тепло, а уже стало холодно.

Оставались последние пять страниц, но она не решалась прочитать их. Ее обуял страх. Она взглянула на первую и увидела то, что знала и что должно было быть, но чего видеть она не желала: подтверждение, что Джонни осужден к газовой камере.

Следующая страница вмещала несколько маленьких заметок за разные числа, вырезанные из «Таймса», хроникально описывающие все правовые сложности, из-за которых откладывалась казнь. Это было в те годы, когда она росла, была поклонницей Фризз и не подозревала, каким образом он, несмотря на все муки, исхитрялся пересылать ей из разных уголков мира эти письма, всегда жизнерадостные, всегда с надеждой, что их лучшие дни впереди.

Филиппа обратилась к первой из трех оставшихся страниц, она была датирована месяцем позже того дня, когда она бежала из школы. Прочитала крупный заголовок: «Джонни Синглтон, осужденный виновник страшного кровопролития в Ноб-Хилл, умрет сегодня ночью в газовой камере…»

Последние две страницы упали с ее колен на траву. Филиппа не могла заставить себя прочитать их; она знала их содержание: детальное описание казни Джонни. Ветер подхватил листки и унес их прочь.

Незаметно опустилась темнота, сомкнувшись с опавшей листвой. Ничего не видя, Филиппа медленно поднялась и почти наугад направилась к своей машине.

В мире было только одно место, где она хотела бы сейчас очутиться. И Филиппа набрала скорость, навек распрощавшись с Джонни Синглтоном.

Когда в парке зажглись фонари, пролив озера света на жухлую траву и темную воду пруда, одна из фотокопий всплыла, лицевой стороной вверх, так, что можно было прочитать заголовок: «Казнь Джонни Синглтона отложена в последний момент до выяснения результатов расследования нового свидетельства относительно убийств в Ноб-Хилл».

К листку подплыла утка и, решив, что это ее ужин, долго клевала бумагу, пока та не скрылась под водой.

Последняя страница отчета Диксона была подхвачена и унесена ветром, где-то ее прижало на мгновение к стволу дерева. При свете фонаря можно было прочитать: «Настоящий убийца в Ноб-Хилл сознался. Джонни Синглтон полностью оправдан». Затем ветер понес листок дальше…

Когда Филиппа надавила на кнопку звонка дома 325 на Авенида Гасиенда, она уже заготовила в уме фразу, которую произнесет раньше, чем Чарми захлопнет дверь у нее перед лицом: «Это важно, Чарми. Я должна поговорить с тобой. Пожалуйста, прежде чем прогнать, выслушай меня».

Филиппа уже собиралась позвонить второй раз, когда дверь неожиданно распахнулась и в проеме возник мальчик лет четырех или пяти, из-за его спины доносились звуки передаваемого по телевидению мультфильма. Мальчик был худенький и забавный, в руке он сжимал сандвич, губы были испачканы чем-то жирным.

– Натан! – с улыбкой спросила Филиппа и склонилась к ребенку. – Ты меня помнишь?

Он рассматривал ее большими глазами, потом повернулся и побежал в комнаты, крича:

– Мама! Там пришла тетя в красном платье.

Филиппа услышала голос Чарми:

– Иду-у!

Она почувствовала, что в горле у нее застрял комок. «Пожалуйста, Чарми, ты только выслушай меня. Ты единственная, с кем я могу поговорить о Джонни. Удели мне всего несколько минут, и я больше не буду тревожить тебя. Мне так тоскливо сейчас».