Жена моего мужа

Амалия почти без сил прислонилась к стене. Я, оправдывая легенду, пару раз щелкнула фотоаппаратом, и Вадим моментально привел все в порядок. Получив за труды триста рублей, он разочарованно протянул:

– Маловато, ваша сестра пятьсот в прошлый раз давала.

– Какая сестра? – насторожилась я.

Могильщик понял, что проболтался, и забубнил:

– А мне чего? Попросили помочь… Жалко девку стало – плакала, убивалась по дедушке! И сами они все сделали, я только замуровал потом, так что тут полный порядок, ругаться не след…

Я достала из портмоне хорошенькую пятисотрублевую бумажку и повертела перед его носом:

– Давай рассказывай по порядку!

В самом конце мая уже после закрытия кладбища, часов в десять вечера, приехали девушка и парень. Девчонка худенькая, коротко стриженная, волосы торчат в разные стороны перьями, юноша черноволосый, с пышными усами. Он называл спутницу Яной. Вадим подрабатывал сторожем, поэтому преспокойненько глядел в дежурке телевизор, когда парочка ввалилась в каморку. Парень вытащил большую бутылку водки, девка – пятьсот рублей. Они попросили вскрыть нишу Зайца. Вадим покривлялся для порядка, но потом пошел в колумбарий. Сначала принялся по привычке волынить и отправился на целый час в сарай искать инструменты.

Когда могильщик вернулся, доска с именем Зайца стояла аккуратно прислоненная к стене. В руках у парня была большая сумка, очевидно, в ней он принес на кладбище необходимые для работы молоток и ломик. Вадиму осталось только вернуть доску на место. Зачем парочка лазила в нишу, мужик так и не узнал. Урна с прахом стояла на месте и выглядела нетронутой. Молодые люди молча подождали, пока он замазал последний шов, потом Яна подхватила сумку и двинулась к выходу. Парень задержался и, нехорошо усмехаясь, ласково проговорил:

– Не рассказывай никому, не надо, – потом словно невзначай распахнул пиджак, и за ремнем брюк Вадим увидел тускло поблескивающую в свете фонаря рукоятку пистолета.

Но окончательно Вадим испугался, глянув в голубые, прозрачные глаза парня.

– Настоящий отморозок этот ваш родственничек, такому убить – раз плюнуть. Пристрелит и в печку сунет, благо тут рядом, – делился могильщик. – Так что, если в нише что не так, у девки той с мужиком и спрашивайте. Это же надо придумать, за месяц два раза прах тревожить, плохая примета, значит, скоро в семье снова похороны.

Он недовольно бубнил, капая жидким цементом на дорожку. Потом подхватил ведерко и, продолжая рассуждать о странных родственниках Зайца, поплелся в контору.

Я поглядела на спутницу. Амалия сидела на траве, совершенно не думая о новой юбке. Видно, женщине было совсем нехорошо.

– Нас опередили, – прошептала она, – но кто? Ни я, ни Ада не рассказывали никому о последней встрече с папой.

– Даже мужьям и Раде?

Амалия нервно закурила.

– Супруги и подруга, естественно, были в курсе. Но мой бывший муж давным-давно уехал в Америку, нашему разводу очень много лет, Семен – покойник. А Радочка – исключительно честная, интеллигентная женщина.

Да, Соколова, вполне вероятно, была такой, но вот племянница, эта милая Яна, оказалась странной девушкой. Сначала по непонятной причине убегает из Москвы, затем пытается убить лучшую подругу, а теперь еще выясняется, что потревожила прах Зайца. Очень хочется найти ловкую девчонку и задать ей пару вопросов!

Домой вернулась в расстроенных чувствах. Может, Генрих Кляйн и обворовал социалистическое государство, но накопленные ценности все же должны были достаться его дочкам, а не пронырливой Яне. Может, Александр Михайлович знает, где она?

Полковник сидел на работе. Сразу проявить интерес к делу Соколовой нельзя, и я закинула приманку.

– Давно не встречались!

– И не говори, – отозвался приятель, – весь в делах, замотался, ни секунды свободной.

– Жаль, думала, заедешь вечерком…

– Нет, никак.

– Вот досада, – пробормотала я.

– Что-нибудь случилось? – посерьезнел полковник.

– Да Катерина задумала сырный пирог испечь. Наташка прислала с оказией настоящий «Рокамболь», «Шевр» в пепле и голубой «Дрю». Думала угостить, сам знаешь, эти сыры не подлежат хранению.

Александр Михайлович причмокнул.

– Имеется еще пара бутылочек «Бордо» 1957 года, – невзначай бросила я.

Полковник обожает поесть. Раньше его вкусы, как, впрочем, и наши, были весьма неприхотливы. Салат «Оливье» почитался за праздничный, жареная картошка со шпротами служила лакомством. В сырах мы просто не разбирались, полагая, что различные сорта отличаются только ценой, и могли, не поморщившись, распить с друзьями бутылочку жуткого плодово-ягодного пойла, имевшего в народе кличку «Слеза Мичурина».