Я обежала взглядом комнату и показала на пузырек валокордина.
– Наглоталась капель и заснула, голова болела… Не думала, что кому-нибудь придет в голову мысль колотиться в дверь, запертую, между прочим. Ну неужели не понятно, если человек не открывает, значит, спит или занят. Покоя нет никакого!
– Не сердись, – улыбнулся полковник, – не дуйся. Просто я хотел тебе кое-что сказать.
– Говори, – ответила я, усиленно зевая, – вещай!
Александр Михайлович сел в кресло, вытащил трубку и спросил:
– Можно?
– Пожалуйста.
Полковник аккуратно набил агрегат, сосредоточенно раскурил и поинтересовался:
– Сколько лет мы знакомы?
Я призадумалась:
– Двадцать пять.
– Вот, могли бы серебряную свадьбу справить!
– Мы бы давным-давно развелись, – засмеялась я, – а так дружим. Впрочем, никогда не горели желанием вступить в интимные отношения.
– Это верно, – хмыкнул Дегтярев, – знаешь, я баб боюсь, ну пугает меня перспектива увидеть на кухне некую особу, которая начнет жарить котлеты и звать меня Шуриком. И потом, как посмотришь кругом! У всех не жены, а оживший кошмар.
– Не тоскливо без семьи?
– Я давно считаю вас родственниками, – разоткровенничался Дегтярев, – ты вроде как сестра, а Кешка с Машкой – племянники. Все ведь свободное время провожу с вами.
– Вот и переехал бы совсем, – предложила я, – дом огромный, места хватит.
– Ну, – замялся Александр Михайлович, – мне бы очень не хотелось, чтобы в наших отношениях что-то менялось, потому я и пришел пошептаться.
– Случилось чего?
– Ну, в общем, пойми меня правильно, извини, коли что не так, – занудил приятель.
– Ты влюбился?!
– С ума сошла, – подскочил толстяк, – в моем возрасте.
– При чем тут года? И вообще «любви все возрасты покорны», классик сказал.
– Ладно, – решился полковник, – если ты полагаешь, что мы после стольких лет безмятежной дружбы должны пожениться, изволь, пойду навстречу твоему идиотскому желанию, хотя предвижу, какие мерзкие разговоры о ментах, польстившихся на богатую даму, поползут по министерству. Но, коли хочешь, пожалуйста. Только извини, я отношусь к тебе по-братски и боюсь, не смогу…
Я, забыв, что на мне сверху только один кружевной лифчик, резко села в кровати, не снимая одеяла с ног. Полковник деликатно отвернулся. Я схватила футболку, висевшую на спинке кровати, натянула ее и сказала:
– На фиг ты мне нужен!
Александр Михайлович подскочил.
– Но весь вечер… Кеша сказал: иди к матери объясняться.
– О боже, – вздохнула я, – никаких чувств, кроме родственных, я к тебе не испытываю, просто тебе надо следить за здоровьем.
– И все?
– И все.
– Ладно, пойду спать, – ответил явно повеселевший полковник.
Он встал, потом пригляделся к изножью кровати.
– Что там болтается?
– Где? – лениво спросила я.
– Вот, из-под одеяла свисает, на грязный шнурок похоже.
Не успела я сообразить, что к чему, как Александр Михайлович резко наклонился. В следующую секунду моя правая нога дернулась и высунулась из-под одеяла.
– Ты спишь в джинсах и грязных кроссовках? – воскликнул полковник и нахмурился.
– Послушай, – обозлилась я, быстро пряча конечность под одеяло, – у каждого человека имеются свои привычки. Один обожает ковырять в носу, другой ест в постели и вытирает руки о простыню, а я сплю в кроссовках, да, я сплю в кроссовках, обожаю спать в кроссовках, могу проводить ночь только в кроссовках! Если уж хочешь знать правду, все четыре мужа бросали меня из-за этого пристрастия, им не нравилась жена, залезающая в кровать, обутая в спортивные ботинки. Хотя, если вдуматься, ничего плохого тут нет! Сущая ерунда!
– Но зачем ты спишь в «Адидасах»? – только и сумел вымолвить Дегтярев.
– Мне холодно! Страшно мерзну! Отстань!
– Ну-ну, – пробормотал Александр Михайлович, – спокойной ночи.
Вымолвив последнюю фразу, он ушел. Я в изнеможении откинулась на подушки – ну почему у меня всегда так? Вечно попадаю в идиотские ситуации.
Сон пропал окончательно, вернее, его и не было. Кое-как, сломав два ногтя, я разодрала шнурки, вылезла из джинсов и попыталась счистить с простыни ошметки грязи. Представляю, как обозлится завтра Ирка, когда увидит пятна. Впрочем, я скажу, что вечером нашла под одеялом Снапа, который заполз туда с вымазанными лапами. Ира любит ротвейлера и мигом замолчит.
Сев в кресло, я включила телевизор и, глядя на экран, по которому носились два мужика с лестницей, принялась думать о своем.