– Нет, – покачала я головой.
– Да ты чего? – изумился оператор. – Тенгиз Ваграмов, автор ужастиков, два года по телику крутят «Сказки из могилы».
– Извини, я не смотрю такое.
– Вот и зря, – припечатал Федя, – адреналин так и кипит! Ну не в этом соль. Там нужно было сделать такой кадр. В фужере сидит мышь. Главная героиня хватает, не глядя, бокал, подносит ко рту и тут только замечает грызуна.
– Она слепая? – поинтересовалась я.
– Кто? – удивился Федор.
– Главная героиня! Тащит в пасть стакан и не замечает мышонка!
– Ой, да перестань, – взвился оператор, – не в этом дело.
– А в чем?
– Ну как заставить мышь тихо сидеть в бокале?
Я призадумалась, потом честно призналась:
– Не знаю!
– Вот и мне сначала в голову ничего не пришло, но потом додумался, – торжествующе сообщил Федя.
– И как? – заинтересовалась я.
– Дал ей хлеба с коньяком, – веселился оператор, – враз опьянела.
– И снял?
Федор махнул рукой:
– Говорю же, чистый геморрой. Сначала актриса истерику устроила. Визжала, будто дрель в бетоне: не стану дохлую мышь трогать! Я ей объясняю: мышь пьяная… Нет, ни в какую! Час уламывали! Джулия Робертс недоделанная! Еле-еле уговорили!
– Значит, сняли!
– Как бы не так, – взвизгнул Федя, – ты прикинь! Только-только эта идиотка фужерчик к носу поднесла, как мышка от алкоголя оклемалась, увидела рожу кинозвезды около своей морды, перепугалась, впрочем, тут на нее злиться нельзя, я бы тоже от ужаса скончался, приди бабе в голову идея ткнуться в меня физией, и…
– Что?
Федор принялся хохотать:
– Ой не могу, ой, мышка за нас всех отомстила! Звезда-то наша, Полуянова Надька, жуткая стерва. Правда, у них, у всех бабенок киношных, норов еще тот, считают себя великими и выдрючиваются по полной программе. Но Надька – редкостная сволочь, всех до обморока довела. У гримерши кисть рыбой пахнет, партнер потом воняет, раньше десяти на площадку не приду, в полдень подайте кофе, принесите минеральную воду без газа, да только «Перье»!.. Забодала всех, а тут такой прикол! Сунула, значит, наша мадама морду к бокалу, а мышка-то и цап ее за носик. Визгу было! Крику! Народ просто замертво попадал от смеха, кто где стоял. Надька воет, мышь у нее на ноздре висит! Тенгиз руками машет, один я не растерялся и все отснял. Так в фильм и вошло, можно сказать, лучший кадр!
Я с сомнением посмотрела на наших собак и кошек, собравшихся в гостиной. К сожалению, их невозможно заставить тяпнуть противного Бориса… Хотя… Не успела я придумать, каким образом объяснить Жюли, единственной из всех собак, способной пустить в ход зубы, что следует цапнуть мужика за ноги, как режиссер вернулся в комнату. В руках он нес глубокую тарелку, наполненную кусочками сыра.
– Вот, – торжествующе сообщил режиссер, – ты правильно про Дурова вспомнила! А чему нас учил этот гениальный дрессировщик?
Он обвел взглядом молчаливую аудиторию.
– Правильно, зверей следует поощрять, кормить вкусно и действовать лаской! Хучик, Хучик, иди сюда, мой сладенький, хочешь сыру?
При виде «Эдама» мопс мигом становится очень послушен.
– Сидеть!
Хучик мигом устроился на жирненькой попке и преданно заглянул в глаза Борису.
– Ага, – обрадовался режиссер, – ты продажен, как все. Просто великолепно! Ну, начали.
Следующие полчаса мопс послушно воплощал в жизнь задумки постановщика. Садился, вставал, лежал, ходил. Количество сыра уменьшалось, когда содержимое тарелки ополовинилось, я осторожно предупредила Борю:
– Ты бы поосторожней с сыром-то!
– Почему, – отмахнулся режиссер, – не мешай!
– Хучу нельзя столько жирного, сыр – тяжелая еда для собачьего желудка.
– Ерунда, – ответил Боря, – смотри, как ему нравится!
Я вздохнула и легла на диван, дожидаясь эффекта. Он не замедлил случиться буквально через секунду. Обожравшийся мопс икнул и лег на ковер.
– Эй, Хуч, – недовольно заметил режиссер, – ну, еще пару раз от окна до двери, и все!
Но мопсику явно было не по себе. У Хучика внутри организма нет стоп-сигнала. При виде вкусной еды наш мальчишечка теряет контроль над собой и начинает сметать все, что предлагают. Впрочем, желудок у Мопса умнее головы, и, когда он наполняется под завязку, происходит процесс освобождения органа.
– Хучик, вперед, – присел на корточки возле собачки режиссер, – на, видишь, сыр!
– Не давай ему больше, – прошелестела я, – не надо!