Спят усталые игрушки

– Видите, – обрадовался доктор, – полный порядок, скоро очнется.

Стекольный переулок в самом центре Москвы. Рядом шумит Тверская, блестят витринами дорогие магазины, а под аркой, откуда начинается нужная мне улица, тихо. Дома маленькие, три, четыре этажа, дворы грязные, возле переполненных отбросами мусорных бачков дерутся вороны, словно в двух шагах не Кремль, а Кольцевая дорога.

Переулок изгибался во все стороны. И дома стояли непонятно. По правую руку восьмой, девятый и четырнадцатый, слева – двенадцатый, тринадцатый, пятнадцатый. Десятый словно куда-то испарился. Раз двадцать проехав туда-сюда, я признала поражение и, отловив аборигена, задала вопрос:

– Дом номер десять где?

– На Предтеченском проезде, – спокойно ответила бабка.

– Мне по Стекольному нужен.

– Это он и будет, почтовый адрес один, а здание совсем в другом месте, все его ищут.

И впрямь, голубенький трехэтажный домик смотрел фасадом на Предтеченский проезд. Большая скрипучая дверь без кодового замка и домофона сделана из цельного куска дерева с огромной бронзовой ручкой – видно, не меняли со дня постройки здания. Впрочем, похоже, ремонт тоже никогда не делали. Веселенький снаружи, внутри домик выглядел ужасающе – ступеньки лестницы разбиты, перила кое-где вырваны, кафельная плитка стен и пола во многих местах отлетела.

На каждом этаже тут по одной квартире, третья оказалась на последнем.

Стену возле звонка украшали таблички: «Петровым один», «Костомаровым два», «Решетниковым три». Штук двенадцать фамилий, но Шабановой нет. Сколько же здесь проживает людей? И потом, хорошо Петровым, позвонили всего один раз – и все понятно, а вот Нестеровым с их одиннадцатью звонками неуютно приходится: все время звонки считают. Нет, люди нигде не равны, даже в коммуналке.

Не раздумывая долго, я нажала на пупочку три раза. Судя по табличке, откроют мне Решетниковы.

Загремели замки и цепочки, безразмерная створка распахнулась, и перед глазами предстал длинный и темный коридор. Стены увешаны велосипедами и корытами, по бокам какие-то сундуки, узлы и кучи газет. Бог мой, самая настоящая московская коммуналка.

Мое детство прошло в такой же на улице Кирова, ныне Мясницкой. Даже не помню, сколько у нас там было соседей – то ли пятнадцать, то ли двадцать. Перед туалетом висел список посещений. Наше с бабушкой приходилось на десять утра. Считалось, что вперед следует пропустить тех, кто торопится на работу и в школу. Но мы не слишком горевали. Под кроватью стоял предмет, который дедушка весело именовал «ночная ваза».

По коридору дети ездили на самокатах, в огромной сорокаметровой кухне играли в прятки. Там стоял изумительный буфет, оставшийся от прежнего владельца апартаментов, купца Рукавишникова. Сидя внутри, я наблюдала в слегка приоткрытую дверцу, как подруги ищут «противную Дашку».

А вот в ванную мы ходить боялись, мылись с неохотой. В огромной комнате возвышалась на толстых чугунных лапах невероятных размеров ванна, целый бассейн. Пятилетний Колька Макеев плавал в ней от крана до противоположного «берега» и чуть не утонул однажды, когда мать оставила его ненадолго одного. Еще там висела глубокая раковина с латунными кранами и грозно гудящая газовая колонка, а на уходящем ввысь зеркале чья-то детская ручка выцарапала «Анна, 1912 год». Я всегда задумывалась о том, что случилось с этой девочкой потом!

Но самое захватывающее началось, когда нас начали расселять. Распахнулись дверцы антресолей, а в коридоре впервые ввернули стоваттовые лампочки, чтобы лучше увидеть спрятанные давным-давно вещи.

Чего только не обнаружили жильцы – самовары, керосиновые лампы, медные тазы для варки варенья, чугунные ступки, сгнившие перины, надколотые тарелки, сундуки, набитые одеждой, и даже старинный велосипед. Он так и провисел под ни разу не ремонтирующимся потолком с 1917 года, и никто из нынешних обитателей не мог припомнить его хозяина.

Мне же повезло больше всех. В одном из гигантских коробов бабуля отыскала почти полное собрание детективных книг Ника Картера и Ната Пинкертона. Штук двести брошюрок, выпущенных до революции Сытиным. Первое время было непривычно читать текст с твердыми знаками и ятями, но потом глаза пригляделись. Долгие вечера провела я над книжками, трясясь от ужаса и восторга. Наверное, с тех времен и появилась моя страстная любовь к детективной литературе и расследованиям.

Честно говоря, я думала, что таких коммуналок уже нет, однако это совсем не так.