Властелин колец

«Вот оно что! – подумал Фродо. – Значит, здесь он прячется, тот южанин… Ну, по виду сущий орк, как их Бильбо описывал».

На забор, широко ухмыляясь, облокотился ражий детина с нахальной мордой – бровастый, глаза темные и мутные. Когда путники подошли, он вынул изо рта трубку и смачно сплюнул.

– Привет, долгоногий! Что, дружков нашел? – сказал он.

Бродяжник не ответил.

– Вам тоже привет, мелюзга бестолковая! – обратился он к хоббитам. – Вы хоть знаете, с кем спутались? Это же Бродяжник Оголтелый, понятно? Его еще и не так называют, говорить неохота. Ну, ночью сами поглядите, что почем! А ты, Сэмчик, смотри у меня, не обижай моего дохлого пони. Тьфу! – Он снова изрыгнул жирный плевок.

Сэм обернулся.

– А ты, Осинник, – сказал он, – спрячь-ка лучше свою поганую харю, а то ведь знаешь, что бывает! – Половина большого яблока с маху угодила Биту в нос; он мигом исчез и разразился из-под забора запоздалой руганью.

– Вкусное было яблоко, – со вздохом заметил Сэм.

Деревня кончилась. Сопровождавшие их дети и зеваки отстали и побрели назад, к Южным Воротам. Лиги две-три путники шли по Тракту, петлявшему направо и налево; потом дорога пошла под уклон, прорезая густой лес. Бурое Пригорье высилось позади; они свернули к северу узкой, еле заметной тропкой.

– Тут-то мы и скроемся от посторонних глаз, – сказал Бродяжник.

– Только не кратким путем, – усомнился Пин. – А то мы раз пошли наискосок через лес, так потом еле выбрались.

– Тогда меня с вами не было, – усмехнулся Бродяжник. – У меня все косые пути ведут прямиком куда надо.

Он еще раз оглядел пустой Тракт и углубился в кустистый пролесок, сделав знак быстро следовать за ним.

Здешних мест они не знали и оценить его замысел не могли: ясно было только, что он собрался сперва держать путь на Четбор (или по-старинному: Арчет), но оставить его по левую руку, потом резко свернуть к востоку и Глухоманьем идти на Заверть. Так они срезали огромную излучину Тракта, который далеко стороной обходил Комариные Топи. Но зато и попадали в самые Топи, а как их Бродяжник описывал, так это, как говорится, спасибо за новости.

Ну а пока что идти было в охотку. Когда бы не давешние ночные тревоги, так и вообще бы лучше некуда. Мягко сияло солнце, пригревало и не жарило. Лес в долине был еще весь в многоцветной листве, мирный и пышный. Бродяжник уверенно вел их запутанными тропами, из которых они сами нипочем бы не сумели выбрать нужную. А он еще вдобавок хитрил и петлял, чтобы сбить погоню со следу.

– Осинник высмотрит, конечно, где мы свернули с дороги, – сказал он, – однако за нами не пойдет, просто подскажет кое-кому. Он тут неплохо знает все тропы, хоть и хуже меня. А те, кому он подскажет, наверняка неподалеку. Пусть они думают, что мы пошли прямо на Арчет, нам того и надо.

Бродяжник ли так их вел или еще почему-нибудь, но погони не было: замечали путников разве что птицы, лисы да шустрые белки. Они заночевали в лесу, а утром тихо-мирно продолжили путь. Из лесу они выглянули только на третий день, выглянули и спрятались. Пригорянские угодья они миновали – теперь начинались Комариные Топи.

Под ногами чавкало, следы наполнялись мутной водой; из осоки и камышей выпархивали мелкие птахи. Сначала хоббиты шли бодро и уверенно, потом стали прыгать, оскользаясь, с кочки на кочку. Здесь даже Следопыты пути не знали: как повезет. На них напустилась мошкара: она гудела над головой, заползала в волосы, забиралась в рукава, в штанины – и впивалась, кусала, жалила.

– Да этак меня просто съедят! – не выдержал Пин. – Это уж не Топи Комариные, а какое-то комариное Царство.

– А ежели, скажем, хоббита поблизости нет, то из кого же они, гады, кровь пьют? – полюбопытствовал Сэм, ожесточенно хлопая себя по шее.

На редкость мерзостный выдался денек в этой тусклой глуши. И ночлег был холодный, сырой, неудобный; пискливые кровопийцы глаз не давали сомкнуть. Камыши и осока кишели стрекочущей тварью, какой-то дурной роднёю сверчка. Всю ночь уши терзало тарахтенье: «Крровочки! Крровочки! Крровочки!» Под утро хоббиты просто ошалели.

Немногим лучше был и четвертый день; немногим легче четвертая ночь. Кровопросцы, как их обозвал Сэм, не стрекотали, но комарье по-прежнему колыхалось над путниками ненасытно звенящим облаком.

Когда Фродо улегся, донельзя усталый и почти без надежды уснуть, ему вдруг привиделся дальний отсвет на востоке: вспыхивало и гасло. А до рассвета было еще несколько часов.

– Что это за вспышки? – спросил он у Бродяжника, который стоял и всматривался в сырую тьму.

– Слишком далеко, не понять, – отвечал тот. – Очень странно: будто молния бьет и бьет в вершину холма.

Фродо лег, но долго еще видел яркие вспышки и темную фигуру Бродяжника. Наконец его сморил тяжелый сон.

На пятый день они оставили за собой топкую трясину и заросли камыша. Начался едва заметный, но долгий и утомительный подъем. С востока подступали крутые безлесные холмы. Правый, самый высокий и каменистый вздымался поодаль от прочих: круча с притупленной вершиной.

– Это Заверть, – сказал Бродяжник. – Древняя дорога – мы ее обошли слева – тянется у подножия горы. Завтра к полудню доберемся до нее, а там и на вершину подымемся. Да, вершины нам не миновать.

– Ты о чем? – спросил Фродо.

– Я о том, что путь наш выверен, никуда не денешься… Только вот неизвестно, что нас там ждет. С горы, однако, хорошо виден Тракт.

– Ты же ведь ожидал найти там Гэндальфа?

– Ожидал, но теперь на это надежды мало. Если он даже пойдет этим путем, то, может статься, в обход Пригорья и про нас не узнает. В один и тот же час мы туда вряд ли попадем, а не попадем – разминемся: ни ему нас, ни нам его ждать нельзя. Если Всадники не засекли нас в лесу, то обязательно пойдут к Заверти: оттуда все-все видно. И сейчас вот мы стоим, а нас видит разное зверье и птицы…

Хоббиты встревоженно поглядели на дальние холмы, а Сэм окинул взглядом бледное небо, словно ожидая оттуда угрюмого орла или мрачного коршуна.

– Ну, ты обнадежишь, Бродяжник, – покачав головою, пробормотал он.

– Стало быть? – спросил Фродо.

– Стало быть, так, – задумчиво и как бы нехотя выговорил Бродяжник. – Пойдем-ка мы прямиком по лесу на Буреломное Угорье и подберемся к Заверти. Есть там одна тропка с севера. И уж чему быть, того не миновать.

Они шли и шли почти без отдыха целый день напролет; ранний холодный вечер окутал их сыростью. Под ногами, однако, стало немного суше; позади сгущался туман. Стонали и всхлипывали незримые птицы, провожая красный диск солнца. Затем настала омертвелая тишь. Хоббиты с тоской припомнили бестревожные закаты за круглыми окнами далекой-далекой Торбы.

На закате они подошли к речке, которая кружила между холмами и терялась в затхлых топях, и шли берегом, покуда не стемнело. Тогда они наконец остановились и устроились на ночь близ чахлого ольшаника у берега реки. В мутном небе над ними нависали мрачные, безлесные взгорья. Они караулили посменно, а Бродяжник, похоже, и вовсе не спал. Луна убывала, и после полуночи холодный серый свет заливал окрестность.

Вышли с первым лучом солнца. Воздух был студеный, небо – бледно-голубое. Хоббиты чувствовали, что отдохнули, несмотря на полубессонную ночь. Они уже привыкли к долгим переходам и скудному рациону; в Хоббитании просто не поверили бы, что можно обходиться почти без еды. А Пин сказал, что Фродо все равно раздобрел чуть ли не вдвое.

– Какое там раздобрел, – вздохнул Фродо, прокалывая новую дырочку в ремне, – от меня уже вообще ничего не осталось. Если так дальше пойдет, то я, чего доброго, стану привидением.

– Не надо об этом к ночи! – неожиданно резко оборвал их Бродяжник.

Горы надвинулись, угрюмо и неуверенно, то вздымаясь на тысячу с лишним футов, то сходя на нет и ложбинами пропуская путников на восток. И всюду виднелись поросшие травой серо-зеленые останки древних стен и плотин, а кое-где руины старинных каменных построек. Ночью они подошли к западным склонам; там и заночевали. Настала ночь на пятое октября: шесть суток, как они покинули Пригорье.