– И помню, что говорил тебе, но Черный Замок – это не Харренхолл, а Ночной Дозор – не королевский совет. Для каждого дела есть свое орудие, и для каждого орудия – свое дело.

– Янос Слинт – это пустые доспехи, – вспылил Тирион. – Он продаст себя всякому, кто даст подороже.

– Это я причисляю к его достоинствам. Кто же даст ему больше нашего? Отправьте на Стену ворона, мейстер. Напишите, что король Джоффри глубоко опечален известием о смерти лорда Мормонта, но людей, к сожалению, пока не может выделить, поскольку мятежники и узурпаторы все еще угрожают ему. Намекните, что дело может обернуться по-иному, когда угроза для трона минует… при условии, если король будет полностью уверен в командующем Ночного Дозора. В заключение попросите передать наилучшие пожелания короля верному другу и слуге его величества, лорду Яносу Слинту.

– Будет исполнено, милорд, – закивал Пицель. – Я с величайшим удовольствием напишу то, что приказывает десница.

Надо было откромсать ему голову, а не бороду, подумал Тирион. А Слинта следовало отправить за борт вместе с его дружком Алларом Димом. Ну что ж, с Саймоном Серебряным Языком по крайней мере он этой оплошности не повторит. «Видишь, отец? – хотелось крикнуть ему. – Видишь, как быстро я усваиваю свои уроки?»

Сэмвел

Наверху, на полатях, рожала женщина, внизу умирал мужчина, и Сэмвел Тарли не знал, что страшит его больше.

Беднягу Баннена укрыли целой грудой шкур и развели в очаге жаркий огонь, но он все жаловался:

– Холодно. Холодно. Согрейте меня. – Сэм пытался кормить его луковым супом, но тот не мог глотать, и суп стекал у него по подбородку.

– Этот все равно что подох, – равнодушно бросил Крастер. – По мне, милосерднее будет ткнуть его ножом в бок, чем совать ложку ему в рот.

– Тебя не спросили, – огрызнулся Великан, или, по-настоящему, Бедвик – ростом не более пяти футов, но свирепого нрава. – Смертоносный, ты разве спрашивал у Крастера совета?

Сэм поморщился, услышав свое новое имя, мотнул головой и снова попытался просунуть ложку Баннену в рот.

– Еда и огонь, больше нам от тебя ничего не надо, – продолжал Великан, – а ты и того жалеешь.

– Скажи спасибо, что я вам хоть что-то даю. – Крастер, и без того плотный, казался еще толще из-за вонючей овчины, которую не снимал ни днем, ни ночью. У него широкий и плоский нос, рот набок и одного уха недостает. В косматых волосах и бороде видна сильная проседь, но ручищи еще ого-го. – Вас, ворон, как ни корми, все мало. Не будь я набожным человеком, сразу бы выставил вас вон. Больно мне надо кормить такую ораву, да еще чтобы такие вот подыхали у меня на полу. Вороны, – плюнул одичалый. – Когда это черная птица приносила человеку добро? Да никогда.

Суп опять вылился у Баннена изо рта, и Сэм промокнул его рукавом. Глаза разведчика, хотя и широко раскрытые, не видели ничего.

– Холодно, – снова пожаловался он. Мейстер, может, и спас бы его, но у них нет мейстера. Кедж Белоглазый отнял Баннену загноившуюся ступню девять дней назад, но было уже поздно. – Холодно, – еле слышно повторили бледные губы.

Около двадцати черных братьев, сидя на полу или на грубо сколоченных лавках, хлебали тот же жидкий суп и жевали черствый хлеб. Паре человек, судя по виду, приходилось еще хуже, чем Баннену. Форнио давно уже трепала лихорадка, из плеча сира Биама сочился густой желтый гной. Когда они уезжали из Черного Замка, Бурый Бернарр прихватил с собой мирийский огонь, горчичный бальзам, пижму, мак, чеснок и прочие целебные снадобья. Даже «сладкий сон», позволяющий умереть без боли. Но Бурый Бернарр погиб на Кулаке, а о его поклаже никто и не вспомнил. Хаке, как повар, тоже знал толк в травах, но и Хаке они потеряли. Уцелевшие стюарды делают для раненых все, что могут, то есть очень мало. Здесь хотя бы сухо и горит огонь – вот только еды бы побольше.

Им всем нужно побольше есть. Люди громко выражают свое недовольство. Колченогий Карл без конца толкует о тайной кладовой Крастера, и Гарт из Староместа вторит ему, когда лорд-командующий не слышит. Сэм хотел было попросить у хозяина что-нибудь более питательное для раненых, но так и не осмелился. Глаза у Крастера холодные, недобрые, а руки при каждом взгляде на Сэма подергиваются, словно сейчас сожмутся в кулаки. Может, он знает, что Сэм в прошлый их приезд говорил с Лилли? Может, она рассказала Крастеру, что Сэм обещал ее увезти, и Крастер избил ее за это?

– Холодно, – сказал Баннен. – Ох, как холодно.

Сэму самому было холодно, несмотря на жару и дым. И он устал, ужасно устал. Поспать бы – но как только он закрывает глаза, ему снится метель, бредущие к нему мертвецы с черными руками и ярко-синими глазами.

Лилли на полатях издала крик, прокатившийся по всему длинному, без окон, дому.

– Тужься, – говорила ей одна из старших жен Крастера. – Сильнее. Сильнее. Кричи, если помогает. – И Лилли закричала опять, так громко, что Сэм сморщился.

– Хватит орать, – заревел Крастер. – Засунь ей тряпку в рот, не то я сейчас поднимусь и покажу ей, что к чему.

Сэм знал, что он на это способен. У Крастера девятнадцать жен, но ни одна не посмеет ему помешать, если он полезет на полати. Как не посмели и братья две ночи назад, когда он бил кого-то из молоденьких. Все ворчали, и только. «Он убьет ее», – посетовал Гарт из Зеленополья, а Колченогий Карл засмеялся: «Если она ему не нужна, отдал бы лучше мне». Черный Бернарр ругался втихомолку, а Алан из Росби встал и вышел, чтобы ничего не слышать. «Его дом, его и порядки, – напомнил всем разведчик Роннел Харкли. Крастер – друг Дозора».

Это верно, думал Сэм, слушая приглушенные вопли Лилли. Крастер жесток и правит своими женами и дочерьми железной рукой, однако он дал им убежище в своем доме. «Мерзлые вороны, – хмыкнул он, когда они ввалились к нему – те немногие, кто пережил метель, упырей и жестокий холод. – А стая-то меньше против той, что летела на север». Он дал им место на полу, крышу над головой, огонь, чтобы обсушиться, а его жены подавали братьям чаши с горячим вином. Он обзывает их «проклятыми воронами», однако кормит, хоть и скудно.

Мы здесь гости, напоминал себе Сэм, а Лилли – его дочь и жена. Его дом, его и порядки.

В тот первый раз, когда они приехали в Замок Крастера, Лилли пришла к нему просить о помощи, а Сэм отправил ее к Джону Сноу, накинув на нее свой черный плащ, чтобы спрятать большой живот. Рыцарям полагается защищать женщин и детей. Среди братьев рыцарей немного, но все же… Все они произносили «я щит, охраняющий царство человека», а женщина есть женщина, даже одичалая. И ей нужно помочь. Лилли боялась за своего ребенка – боялась, что он окажется мальчиком. Дочерей Крастер берет в жены, когда они подрастают, но ни мужчин, ни мальчиков в его доме нет. Лилли сказала, что сыновей он отдает богам. Сэм молился, чтобы боги по милости своей послали ей дочь.

Сверху снова донесся глухой крик.

– Так, так, – сказала женщина. – Потужься еще. Уже головку видно.

Пусть это будет девочка, взмолился про себя Сэм.

– Холодно, – прошептал Баннен. – Холодно. – Сэм, отставив миску с ложкой, накинул на умирающего еще одну шкуру и подложил полено в огонь. Лилли вскрикивала, стонала и тяжело дышала. Крастер жевал твердую черную колбасу – он объявил, что она предназначена для него самого и его жен, а не для нахлебников.

– Вечно они орут, эти бабы, – посетовал он. – У меня раз свинья восемь поросят принесла и хоть бы раз хрюкнула. – Он презрительно прищурился, глядя на Сэма. – Жиру в ней было вроде как в тебе, парень. Смертоносный, – засмеялся он.

Этого Сэм вынести уже не мог. Он встал и побрел прочь от очага, переступая через спящих, сидящих и умирающих на твердом земляном полу людей. От дыма и криков ему сделалось дурно. Раздвинув оленьи шкуры, служившие Крастеру дверью, он вышел наружу.

День, хотя и ненастный, ослепил его после темноты в доме. Снег еще держался кое-где на деревьях и окрестных, рыжих с золотом холмах, но его становилось все меньше. Вьюга отбушевала, и около Замка Крастера было не то чтобы тепло, но и не холодно. С сосулек на краю дерновой крыши капала вода. Сэм сделал глубокий вдох и огляделся.

×
×