Буря мечей

– У вас драконов глаз, кхалиси, это всякому видно.

– А просила у тебя ответа, а не лести.

– На то есть две причины. Бравые защитники Астапора – это просто мякина, тут вы правы. Обладатели древних имен и толстых кошельков, которые притворяются, что до сих пор правят великой империей. Каждый из них мнит себя полководцем. По праздникам они устраивают в ямах потешные бои, чтобы показать, какие они блестящие военачальники, но гибнут в этих боях не они, а евнухи. Однако всякий, кто хотел бы разграбить Астапор, заведомо знает, что будет иметь дело с Безупречными – ведь на защиту города рабовладельцы выставят весь их гарнизон. Дотракийцы не выступают против Безупречных с тех самых пор, как оставили свои косы у ворот Квохора.

– А вторая причина?

– На Астапор просто некому нападать. Миэрин и Юнкай – его соперники, но не враги, Валирия по воле рока пала в прах, на востоке живут те же гискарцы, а за холмами – лхазаряне, или «ягнячий народ», как называют их ваши дотракийцы, люди отнюдь не воинственные.

– Да, но к северу от рабовладельческих городов лежит Дотракийское море, где кочуют две дюжины могучих кхалов, чье любимое дело – грабить города и уводить их жителей в рабство.

– Уводить куда? Что проку в рабах, если работорговцы перебиты? Валирии больше нет, Кварт стоит за красной пустыней, девять Вольных Городов – за тысячи лиг к западу. И будьте уверены, сыны гарпии подносят каждому проходящему мимо кхалу богатые дары, точно так же, как это делают магистры Пентоса, Норвоса и Мира. Они знают, что если табунщикам устроить пир и поднести им дары, те пройдут, не причинив им вреда. Это дешевле, чем воевать, и гораздо надежнее.

Дешевле, чем воевать? Да, возможно. Если бы и у нее все обстояло столь же просто. Как хорошо было бы приплыть в Королевскую Гавань с драконами и поднести Джоффри сундук золота, чтобы он убрался прочь.

– Кхалиси! – нарушил затянувшееся молчание сир Джорах, тронув ее за локоть.

Дени отдернула руку.

– Визерис непременно купил бы Безупречных, будь у него деньги, но ты говорил, что я больше похожа на Рейегара.

– Я помню, Дейенерис.

– Ваше величество! – поправила она. – Принц Рейегар вел в бой свободных людей, а не рабов. Белобородый говорит, он сам посвящал в рыцари своих оруженосцев и других воинов тоже.

– Не было чести выше, чем получить свое рыцарство из рук принца Драконьего Камня.

– Скажи мне тогда – что он говорил, касаясь плеча воина своим мечом? «Убивай слабых» или «защищай их»? Визерис рассказывал мне о храбрых мужах, которые гибли на Трезубце под нашими драконьими знаменами. Отчего же они шли на смерть – оттого, что верили в дело Рейегара, или оттого, что он купил их за деньги? – Дени обернулась к Мормонту, скрестив руки на груди и ожидая ответа.

– Моя королева, – медленно произнес рыцарь, – все, что вы говорите, – правда. Но Рейегар на Трезубце проиграл – проиграл битву, войну, королевство и даже собственную жизнь. Его кровь уплыла вниз по реке вместе с рубинами его панциря, и Роберт Узурпатор проехал на коне по его телу, чтобы сесть на Железный Трон. Рейегар сражался отважно, благородно, по-рыцарски – и Рейегар погиб.

Бран

В извилистых горных долинах, по которым они шли теперь, не было дорог. Между серыми каменными вершинами лежали спокойные голубые озера, длинные, узкие и глубокие, и сумрачно зеленели бесконечные сосновые леса. Багрянец и золото осени стали убывать, когда они вышли из Волчьего леса к древним кремнистым холмам, и совсем пропали, когда холмы сменились горами. Теперь над головой высились серо-зеленые страж-деревья, высоченные ели и гвардейские сосны. Подлесок стал редок, и почву под ногами устилала хвоя.

Когда они сбивались с дороги, что случалось раз или два, им стоило только дождаться ясной холодной ночи и найти на небе Ледяного Дракона. Голубая звезда в глазу Дракона указывает на север – так говорила Оша. Вспоминая Ошу, Бран каждый раз гадал, где-то она теперь. Должно быть, в Белой Гавани, вместе с Риконом и Лохматым Песиком – сидит себе и ест угрей, рыбу и горячий крабовый пирог у толстого лорда Мандерли. Или греется в Последнем Очаге у Большого Джона. Это он, Бран, мерзнет на спине у Ходора, мотаясь в своей корзине вверх и вниз по горным склонам.

– Вверх да вниз, и так всю дорогу, – вздыхала на ходу Мира. – Ненавижу твои дурацкие горы, принц Бран.

– Вчера ты говорила, что любишь их.

– Верно. Мой лорд-отец рассказывал мне про горы, но до сих пор я их ни разу не видела. Они мне так нравятся, что и сказать нельзя.

– Как же ты говоришь, что их ненавидишь? – состроил гримасу Бран.

– Разве нельзя совмещать и то и другое? – Она подняла руку и ущипнула его за нос.

– Нет. Это разные вещи. Как день и ночь, как лед и огонь.

– Если лед способен обжигать, – со своей обычной важностью молвил Жойен, – то и любовь может сочетаться с ненавистью. Гора или болото, все едино. Земля одна.

– Одна-то одна, – согласилась его сестра, – но уж больно она тут морщинистая.

Горные долины редко оказывали им любезность простираться прямо на север, поэтому им приходилось петлять или даже возвращаться назад.

– Если б мы шли по Королевскому тракту, то были бы уже у Стены, – твердил Ридам Бран. Он хотел поскорее найти трехглазую ворону, чтобы научиться летать. Он повторял это столько раз, что Мира для смеху начала произносить эти слова вместе с ним.

Тогда Бран сменил музыку и стал говорить:

– На Королевском тракте мы бы так не голодали. – Пока они шли через холмы, в еде у них недостатка не было. Мира, прекрасная охотница, промышляла в ручьях рыбу с помощью своего лягушачьего трезубца. Бран любил наблюдать за ней, восхищаясь быстротой, с которой она наносила удар и тут же выдергивала острогу назад с трепещущей на зубцах серебристой форелью. Лето тоже для них охотился. Каждый раз на закате он исчезал, а к рассвету возвращался, часто таща в зубах белку или зайца.

Но здесь, в горах, ручьи стали мелкими и совсем ледяными, а дичь встречалась редко. Мира по-прежнему охотилась и рыбачила, когда могла, но ей становилось все труднее, и даже Лето порой возвращался ни с чем. Часто они ложились спать на пустой желудок.

Но Жойен упорно стоял на том, что от дорог нужно держаться подальше.

– Дорога – это путники, – втолковывал им он, – а у путников есть глаза, чтобы видеть, и языки, чтобы рассказывать повсюду о мальчике-калеке, его великане и волке, который их сопровождает. – Жойена переупрямить не мог никто, и они продолжали идти по диким местам, с каждым днем взбираясь чуть выше и продвигаясь чуть дальше на север.

Дождливые дни перемежались ветреными, а порой налетал такой ливень, что даже Ходор начинал реветь в испуге. В ясные же дни им часто казалось, что они – единственные живые существа во всем мире.

– Неужели тут никто не живет? – спросила Мира, когда они обходили гранитный утес величиной с Винтерфелл.

– Нет, люди здесь есть, – ответил Бран. – Амберы обитают большей частью восточнее Королевского тракта, но летом они пасут своих овец на горных лугах. На западной стороне гор у Ледового залива живут Вуллы, позади нас, в холмах, – Харклеи, а здесь, наверху, – Кнотты, Лиддли, Норри и даже Флинты. – Его прабабушка с отцовской стороны была из горных Флинтов. Старая Нэн сказала как-то, что это ее кровь заставляет Брана лазать по стенам и крышам, только она, конечно, умерла давным-давно, когда еще и отца на свете не было.

– Вуллы? – сказала Мира. – Вместе с отцом, кажется, воевал какой-то Вулл, Жойен?

– Тео Вулл, – ответил Жойен, отдуваясь после подъема. – Его еще прозвали «Ведра».

– Это их герб, – сказал Бран. – Три бурых ведра на голубом поле с каймой из белых и серых клеток. Лорд Вулл приезжал однажды в Винтерфелл, чтобы принести присягу на верность и поговорить с отцом, и у него на щите были такие ведра. Только он не настоящий лорд. То есть настоящий, но зовут его просто Вулл, как Кнотта, Норри и Лиддля. Мы в Винтерфелле называем их лордами, но здесь, в горах, – нет.