Рукоять меча

Гобэй уже сидел за столом. При виде Кэссина он чуть приметно усмехнулся кончиками губ. Или Кэссину примерещилось?

Маг встал из-за стола, открыл потайной ящик в стене и извлек из него плеть с длинной рукоятью.

У Кэссина пересохло в горле. Значит, его высекут. Что ж, не впервой. Чего-чего, а колотушек за свою недолгую жизнь он получил с лихвой. Его лупили соседские мальчишки. То и дело награждали подзатыльниками дядюшкины приказчики. Да и сам дядюшка, если Кэссину не удавалось сделать за день положенное число коробочек, подзывал его к себе, приказывал вытянуть руки и так хлестал его тростью по пальцам, что они потом несколько дней не сгибались. Всякое бывало. Били Кэссина все кому не лень… кроме, разве что, Гвоздя. Странно, но Кэссин не мог припомнить – ударил ли Гвоздь хоть раз кого-нибудь?

Кончик рукояти нетерпеливо дернулся и указал на Кэссина. Тот понял, что означает это движение, и похолодел. Руки совсем его не слушались. Он едва сумел стащить с плеч кафтан и рубаху. Губы у Кэссина тряслись. Мысленно он себя уговаривал, что бояться нечего. Да, ему будет больно. Может быть, даже очень больно. Но потом его простят. Да ему не трястись в пору, а здравицы на радостях петь! Плясать от восторга! Чем хуже ему придется сейчас, тем более полным будет добытое им прошение.

Кэссин и сам не знал, боится он или радуется грядущему помилованию. Вот только губы все равно дрожали.

Кончик рукояти вновь пришел в движение и описал широкую дугу, направленную вниз. Повинуясь этому безмолвному приказу, Кэссин лег на пол и закусил губу. Как уж нибудь он перетерпит.

Разницы между обычными побоями и работой опытного истязателя он еще не знал.

Первый удар словно рассек его спину пополам, как будто плеть в руках Гобэя внезапно превратилась в меч. Кэссин захлебнулся воплем. Теперь, когда он уже мертв, ему больше не будет больно.

Второй удар был еще хуже первого. Третьего Кэссин не почувствовал. Зато он почувствовал, как на него обрушился целый океан ледяной воды. Воды… откуда здесь взялась вода? Ведь Гобэй не держит в своих покоях вазочек с цветами…

Повторно Кэссин потерял сознание на десятом ударе… или на одиннадцатом? Голос он уже сорвал, и вопить было нечем. Дышать тоже было нечем. Да и незачем.

Тело Кэссина само вздрогнуло в ожидании нового удара. Но его слуха коснулся не свист плети, а тихий звук шагов. Кэссин с трудом повернул голову набок.

Гобэй закрывал стенной ящик. Увидев, что Кэссин смотрит на него, маг повелительно взглянул в ответ.

– Вставай! – коротко бросил он.

Прощен!

Кэссин не знал, отчего у него кружится голова – от боли или от радости. Ему было неимоверно трудно, но он все же исхитрился сесть, а потом и встать кое-как. Он пошатался и упал в лужу холодной розовой воды… розовой? Ну еще бы…

Гобэй брезгливым пинком переправил поближе к Кэссину сброшенную им одежду.

– Прибери за собой! – распорядился маг. – Развел здесь свинарник. Кэссин обвел комнату мутным взглядом. Розовая лужа вокруг него… и пол весь в розовых и бурых брызгах. Да, насвинячено изрядно.

– Да, господин Гобэй, – прошелестел Кэссин распухшими губами.

– Да, кэйри, – холодно поправил его Гобэй. Сердце у Кэссина едва не замерло от восторга. Он не только прощен, но и произведен в полноправные ученики!

– Да, кэйри, – послушно повторил он.

Поскольку вытирать пол ему было нечем, кроме собственной одежды, ею Кэссин и воспользовался. За время уборки он еще несколько раз терял сознание. Как он добрался до Шелковой комнаты, Кэссин не помнил, но, очевидно, как-то все же добрался, ибо окончательно очнулся не на полу в покоях Гобэя, а в своей постели.

Часть вторая

КЕНЕТ

Пролог

Вообще-то чинить дверь подобает хозяину дома, сочинять любовное послание в стихах пристало юному красавцу, а опытному воину, казалось бы, самим его образом жизни заповедано совершенствовать свое мастерство. Но тот, кто приходит в гости к молодому магу, должен быть готов ко всяким неожиданностям. Дверь поновлял не хозяин дома, а юный красавец Наоки, ибо хозяин дома в этот самый момент совершенствовался в воинских искусствах: великий маг Кенет, уцепившись при помощи стоп за здоровенную ветку, ритмично сгибался и разгибался, стараясь достать носом до колен. Чинить дверь даже и при помощи магии затруднительно, если висишь вверх ногами. Зато опытный воин Аканэ не проявлял ни малейшего стремления к нелегким воинским трудам: он мучился над стихотворной строкой любовного послания.

– Наоки, – тоскливо спросил он, – как лучше – «подобно цветку» или «уподобившись цветку»?

– Лучше сравни ее с чем-нибудь другим, – посоветовал Наоки. – Иначе твое послание ничем не будет отличаться от писем прочих поклонников. Да и не разбираешься ты в цветах…

– Ну и что? – возразил Аканэ. – Если так подумать, я только в своем ремесле и разбираюсь. Но ведь не могу же я написать, что она прекрасна, как солнечный луч на острие меча! На такое сравнение и обидеться можно!

– Не думаю, – ухмыльнулся Наоки.

– Вот вернется госпожа Аритэйни, у нее и спрошу, – проворчал Аканэ. – От тебя, зубоскала, все равно дельного совета не дождешься.

– У нас гости, – воззвал с ветки великий маг.

– Ну и что? – сухо ответил Аканэ, раздосадованный неудавшимися стихами.

– Но я ведь не могу принимать гостя в таком положении, – взмолился Кенет.

– Так слезай, – пожал плечами Аканэ.

Кенет вздохнул с явным облегчением, подтянулся, ухватился за ветку руками и спрыгнул.

И почти тут же на тропинке появился гость.

Все трое поклонились ему, как и положено кланяться наследнику престола. Его высочество Акейро ответил на их поклоны: Наоки он поклонился как доблестному вассалу, Кенету – как брату, а Аканэ – как учителю.

Надо же, как все меняется в мире! Когда-то Акейро был способен убить прикосновением пальца, но у него не хватило бы сил поднять тяжелый меч, а уж тем более пустить его в дело. В те времена Кенет и представить себе не смог бы умирающего от чахотки Акейро учеником Аканэ. Однако вот уже год прошел с тех пор, как Кенет сразился с могущественным черным магом и стер его не только с лица земли, но и из прошлого. Лик мира изменился не после битвы, а за восемьсот лет до нее, так что и битвы этой в известном смысле слова не было – во всяком случае, для Аканэ и Акейро. Они родились и жили в другом мире и стали во многом другими людьми. И этот новый Акейро, разумеется, был учеником Аканэ, и суровая выучка у опытного воина была ему нипочем – здоровье у его высочества было поистине железное. Год уже минул с тех пор, а Кенет все еще не в силах привыкнуть к тому, что не только настоящее, но и прошлое его высокородного побратима было совсем иным.

Сразу после обмена приветствиями Акейро перешел к делу.

– Ты мне нужен, – заявил он без обиняков молодому магу.

Пожалуй, Кенет никогда не сможет к этому привыкнуть! Тот, прежний, Акейро знал, что обречен, и не дозволял себе любить и быть любимым. Он понимал, что срок жизни ему отпущен недолгий, и не хотел, чтобы кто-то привязался к нему лишь для того, чтобы вскоре оплакать. Ожидание смерти одело его прочной ледяной броней. С уст Акейро никогда не слетало легкое дружеское «ты», и Кенет едва не вздрагивал от неожиданности всякий раз, когда улыбающиеся губы этого другого Акейро произносили это слово. За минувший год Кенет так и не привык и вряд ли когда-нибудь привыкнет.

Хотя кое-что в этом непривычном молодом воине осталось и от прежнего Акейро. И в первую очередь – спокойная неколебимая властность, прозвучавшая в голосе нежданного гостя. Вот в этом Акейро не изменился нимало. И ведь не скажешь, что Акейро создан для власти. Скорее уж наоборот – это власть появилась на свет, чтобы когда-нибудь попасть в его надежные уверенные руки. Иначе и не скажешь. Человек, созданный для власти, почувствовав нужду в ком-то из своих подданных, послал бы за ним гонца, пусть даже и с почетным эскортом – и не важно, что этот подданный приходится ему побратимом. Человек, для которого создана власть, приходит к нему сам. Акейро сам пришел к Кенету.