Заметки путевого Обходчика

Огромные туши охранников надежно прикрывали своего хозяина. Они рассекали толпу, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, быстро и умело. Мужчины, женщины, дети, старики, что им до них. Они так, мясо, которое нужно немедля удалить с дороги. Крики и ругань неслись в их сторону, но тут же стихали, стоило хотя бы одному из мордоворотов повернуться в нужную сторону.

До метро они добежали почти, что в последний момент. Гермозатворы уже загудели и створки начали съезжаться. Толпа, беснуясь, рванула, но было поздно. Сработали защелки, и начался отсчет новой, пока что никому не известной жизни.

Потап всегда умел убеждать. Не зря, еще в бытность пацаном, его сделали смотрящим зоны. А потом и вовсе, минуя многих, куда более маститых джентльменов удачи, короновали, возведя на престол воровского мира. И, находясь здесь, в подземке, он, как ни странно, чувствовал себя, как рыба в воде. Очень быстро все, кто находились на станции, поняли, кто тут хозяин. И не только здесь.

За весьма короткий строк, где силой, где убеждением, где подкупом, Потап сумел подчинить себе почти все, прилегающие станции. Тем более конкуренции у него не было. Он то выжил по чистой случайности. Как вы сами понимаете, подобного плана люди пешком не ходят и в метро не ездят. И власть теперь он заимел даже побольше той, прежней.

* * *

Такую вот историю мне поведал Аршин. Не знаю все ли здесь правда, но факт остается фактом. Потап действительно очень важная фигура, которой, как и ферзем в шахматах, пренебрегать не стоит. Я, во всяком случае, даже не помышлял об этом.

Глава 15. Воровской прием

Уподобившись покорной овечке, я стоял, подняв обе руки и возведя очи к потолку. Несколько бугаев, подобно стае волков перед охотой, замерли вокруг. А один из них весьма тщательным образом обшаривал мою одежду.

— Хотя, пожалуй, с волками это я переборщил — постояв еще чуток, я понял свою ошибку. Особенно, когда все содержимое моего рюкзака, наглым образом перекочевало в их карманы. — Они шакалы. Самые настоящие, поедающие объедки с барского стола — я даже бровью не повел на такую вот наглость. — Хорошо, что хоть автоматик я у Аршина оставил — тешил я себя. — Увидев мой ПП, они б его точно реквизировали — за пистолет я не беспокоился. Такого добра у них навалом. Я был уверен, что при выходе получу его в целостности и сохранности. — Это ежели я вообще выйду — закралась нехорошая мыслишка. Пролезла, будто ржавчина в металл и стала потихоньку подминать под себя все пространство.

— Свободен — бандит наконец-то успокоился и кивнул остальным. Те расступились и я покорно, ссутулив плечи, пошел в указанном направлении. Мои ноги, видать «ржавчина» добралась и до них, отказывались двигаться, и каждый шаг давался мне с трудом. Во рту пересохло, а язык прочно приклеился к небу. Спроси меня кто хоть что-нибудь, и я б наверняка только замычал в ответ. Глаза застила непонятная пелена, существенно искажая все вокруг.

Хотя посмотреть то как раз было на что. Напомню, что меня впустили на небольшую, уменьшенную до размеров всего лишь одного особняка, но все же Рублевку. Вся станция, полностью, была превращена в один единственный жилой дом.

Со стороны тоннелей станцию отделяли прочные стальные листы. Они то и служили стенами дома. Внутри помещение было разделено на несколько комнат, отделанных по последнему писку моды. Действительно самому, что ни на есть последнему. В той жизни.

Сразу бросалось в глаза, что денег хозяин не жалеет. Сталкеры тарабанили сюда все, что только можно. Причем это касалось не припасов или чего-то важного для жизни, а предметов мебели, картин и прочей мишуры. И хотя я себя никогда знатоком подобного не считал, но даже мне было понятно, что сюда перекочевала очень большая часть экспозиции Третьяковки.

Комнатка, в которую я попал, судя по всему, служила Потапу кабинетом. Огромный стол встал надежным барьером между хозяином и такими как я, то есть в его разумении никем. Впрочем даже слово «огромный», слишком мало для того чтобы правильно охарактеризовать ЭТО. Между нами возвышался целый остров.

— Да на таком столе половина Савельевцев могла бы выспаться — в мою душу прокралась злость, вперемежку с завистью. Я поспешно, вилами и граблями, отогнал от себя сие препротивнейшее чувство.

Потап, казалось, не заметил моего прихода. Он, держа в правой руке лупу, сосредоточенно изучал что-то, что лежало на столе. А я продолжал переминаться с ноги на ногу, выжидающе замерев у входа.