Хроники странного королевства. Вторжение. (Дилогия)

Кантор не спеша, вразвалочку поднялся по лестнице, прислушиваясь — не откроется ли внизу дверь, не раздадутся ли шаги за спиной? Но нет — интерес могучих властелинов скамейки ограничился лишь созерцанием и, возможно, парой ленивых замечаний. Может, это вовсе и не они? Впрочем, не так сложно проверить. Только для проверки лучше дождаться сумерек. Люди плохо видят в сумерках. В темноте не видят вообще, но, к сожалению, в этом отношении Кантору и самому далеко до эльфа. К тому же, если будет слишком темно, птички могут просто не рассмотреть приманку.

Обстоятельно, никуда не торопясь и не ленясь по каждому пункту сверяться со списком нужных вещей, Кантор собрал чемодан и большую сумку. Прокрутил в памяти дорогу до остановки, отмечая подходящие места для беседы с юными приключенцами. Пожалуй, лучше всего подойдет проход между общественным гаражом и глухой стеной, ограждающей мастерскую по ремонту повозок. Тот самый, о котором Настя весьма обнадеживающе высказалась: «Только ни в коем случае напрямик не иди, а обойди гаражи со стороны двора». Со своей стороны она рассуждала правильно, но то, что правильно для беззащитной девицы, не всегда столь же уместно для воина. Разница в том, кто на кого охотится.

Дождавшись того зыбкого невнятного часа, когда солнце уже спряталось за крышами, но еще не ушло за горизонт и предвечерняя тень опустилась на неуютные дворы меж каменных коробок, а фонари еще дожидаются полноценной темноты, чтобы осветить город яркими пышными огнями, Кантор оделся и перевесил футляр с чакрой на пояс, чтобы его было видно из-под куртки. Затем подхватил свою поклажу, запер дверь и двинулся навстречу подвигам спокойным шагом человека, уверенного, что с ним никогда и ничего плохого случиться не может.

Он нарочно прошел мимо заветной скамейки на таком смешном расстоянии, что едва не пришлось переступать через вытянутые ноги одного из сидящих. Для надежности — вдруг эти балбесы плохо видят или невнимательно смотрят.

Наживка сработала — это Кантор обнаружил прежде, чем миновал свою «дичь» и она скрылась из поля зрения. Заметили, голубчики, заметили и даже узнали. Самый младший и бестолковый весь вздернулся, словно хотел вскочить, выпучил глаза и едва сдержался, чтобы вслух не крикнуть о своей нечеловеческой бдительности.

Удалившись еще на несколько шагов. Кантор услышал за спиной суетливый шорох собираемых карт.

Затем — отдаленные шаги.

Заворачивая за угол, он незаметно оглянулся. Стражи скамейки следовали за ним и даже не особенно скрывались при этом. Скорее всего, следить незаметно они просто не умели.

Кантор ухмыльнулся и чуть ускорил шаг. Внутренние голоса в кои-то веки полностью одобряли его затею. Второй ностальгически вспоминал бесславную смерть командора Нуньеса, который так и не успел осознать простую истину: если гоняться по ночной улице за подозрительными личностями, никакие выдающиеся успехи в фехтовании не спасут от метательного ножа в темной подворотне. Первый соглашался, что придумано красиво, но вот убивать никого не надо, не та ситуация, не кажется ли господам?

Так же спокойно и неторопливо Кантор свернул на узкую тропинку, затиснутую в глухом сумраке между двух стен, и прибавил шагу, чтобы к моменту, когда преследователи будут у входа, оказаться посередине. Шаги позади тоже ускорились — господам было жизненно важно настигнуть жертву прежде, чем она выберется из укромного местечка, столь подходящего для разговора по душам.

Кантор поставил на землю свою поклажу и развернулся лицом к грядущим собеседникам.

Прежде чем бегущие успели сообразить, что все происходит как-то неправильно, самый крупный и старший из троих с разгону встретился лбом с метко пущенным диском от гантели и мешком повалился наземь, словно споткнулся на бегу. Второй взвыл, не добежав до цели, и остановился, истошно вопя от боли и пытаясь в полумраке отыскать на земле свое ухо, которое, к слову, уместнее было бы искать почти на своем месте, только немножко пониже, где оно благополучно висело на лоскуте кожи. Третий, тот самый младшенький, притормозил и с невнятным возгласом перешел в решительное отступление. Его приятель, отчаявшись отыскать свое ухо, ринулся за ним. Желание общаться с такой неправильной и наглой жертвой, которая молча швыряется в темноте тяжелыми и острыми предметами, у них отчего-то пропало. Зато у Кантора оно взыграло с новой силой, поэтому он, поймав чакру левой рукой, правой метнул второй диск, целясь на этот раз под колени. Младшенький исправно рухнул и в несколько прыжков был настигнут. Его приятель замедлил было бег и даже оглянулся, рассматривая возможность помочь, но, обнаружив непосредственную угрозу второму уху, молниеносно передумал.

— Ну? — Зверски оскалившись для пущего эффекта, Кантор поднял изловленного шмякуна на ноги и тут же, для углубления взаимопонимания, приложил мордой об ограду. — И чего вы от меня хотели?

— Мы же только поговорить! — простонал тот с такой обидой, словно общение в темных проулках с троицей недоделанных хулиганов было священной обязанностью каждого доброго горожанина.

— Вот и поговорим, — пообещал Кантор и повторил воспитательную процедуру, только не с лицом, а с рукой, так как пленник попытался вырваться и даже добыл из кармана складной нож, которым, впрочем, не успел воспользоваться. — Вас вот это интересовало?

Парень опасливо покосился на окровавленную чакру, угрожающе зависшую у самых глаз, и неуверенно произнес:

— Это наше…

— Ваше? — зло прошипел Кантор и принялся методично долбить болвана лбом о стену, приговаривая: — Я вам, ворюгам распротаким, покажу, мать вашу, «наше»! Я вас, разэтаких, научу, перетак, чужие вещи тырить! Если вы, так вашу и растак, мне завтра же не вернете все остальное, я вам отрежу все оставшиеся уши и сверх того сами-знаете-что!

— Какое «остальное»? — в панике прохрипел несчастный охотник за чужими артефактами в промежутке между двумя свиданиями лба со стенкой.

— Кольчугу, — нагло принялся перечислять Кантор, продолжая свое достойное занятие, — деньги, сапоги, пистолет дорогой антикварный, куртку кожаную натуральную, камушек бесценный в футляре в виде куба… — Он чуть было не добавил в список заодно и лошадь, но вовремя вспомнил, где находится. — И перстень золотой, фамильный, с рубином. И не вздумайте удрать — под землей найду! А дебилу этому, Брылю, передайте: я очень жалею, что отпустил его живым и целым, поверив на слово. И в ближайшее время собираюсь эту свою ошибку исправить.

Выпустив наконец обмякшее тело, он аккуратно вытер оружие и руки об одежду собеседника, упаковал чакру в чехол, подобрал верные метательные диски — и спустя минуту из опасного междустенья вышел на людную улицу добропорядочный господин с чемоданом и сумкой. Господин куда-то шагал по своим делам, и лицо его было спокойно и безмятежно, как у человека, чья совесть чиста и помыслы возвышенны.

Охранник был молодой, большеглазый, смуглый; крупные черты широкого лица чем-то напоминали маску Тутанхамона. Обычный голубой камзол стражника сидел на нем ладно и стильно, а добродушный, чуть насмешливый взгляд и приятная, вполне человеческая улыбка вызвали воспоминания о незабвенных моментах общения с кавалером Лаврисом. Охранник был один, но Ольгу это ничуть не утешило. Девушка прекрасно понимала, что даже при самом удачном раскладе убежать ей удастся только до ближайших дверей.

Знакомые коридоры на вид ничуть не изменились с тех времен, когда Ольга сама обитала во дворце. Обстановка сохранилась в прежнем виде, новые хозяева ничего не сломали и не разграбили, даже прибирали здесь с тем же усердием и регулярностью, что и прежде. Только былая атмосфера вечного официального приема, где нарядная развлекательность непостижимо сочетается с суетливой деловой беготней, сменилась угнетающим чувством страха и подавленности.

Комната, куда в конце концов привел Ольгу «египтянин», тоже не особенно изменилась с тех пор, как отсюда съехала… э-э-э… кажется, Камилла, вроде бы это ее халат с гигантскими розами… Однако входить сюда было еще страшнее, чем идти по коридорам.