Цветы для Элджернона

Не надо торопиться… Подниму руку на спинку ее кресла… Потом дюйм за дюймом… Вот рука рядом с ее плечом… и как бы случайно…

Я не посмел.

Я ухитрился всего лишь разместить локоть на поручне ее кресла, но руке тут же пришлось покинуть завоеванное место – мне срочно потребовалось вытереть пот с лица. А один раз она случайно коснулась меня ногой.

В конце концов это стало невыносимо, и я принудил себя не думать о ней. Первый фильм был про войну, но я застал только самый его конец: один солдат возвращается в Европу и женится на женщине, спасшей ему жизнь. Вторая картина заинтересовала меня. Психологический фильм про мужчину и женщину, которые вроде бы любят друг друга, а на самом деле подталкивают себя к гибели. Все идет к тому, что муж прикончит жену, но в последний момент ей снится кошмар, она что-то кричит во сне, и муж начинает вспоминать свое детство. Его озаряет, что всю свою ненависть он должен направить на злую гувернантку, которая постоянно пугала его жуткими историями, оставив тем самым трещину в его драгоценном «я». Взволнованный до глубины души своим открытием, муж вскрикивает от радости, да так, что жена просыпается. Он обнимает ее и… все проблемы решены. Дешевка! Наверно, я как-нибудь проявил свой праведный гнев – Алиса вдруг спросила, что со мной.

– Бесстыдное вранье, – объяснил я, когда мы выходили в фойе. – Такого не бывает.

– Конечно не бывает, – сказала она и рассмеялась. – Кино – мир притворщиков.

– Это не ответ! – продолжал настаивать я. – Даже в выдуманном мире должны существовать свои правила. Отдельные части должны складываться в единое целое. Такие фильмы – ложь. Сценаристу или продюсеру захотелось вставить туда нечто такое, чему там не место, и сразу начинает казаться, что все идет вкривь и вкось.

Мы вышли на залитый яркими огнями Таймс-сквер. Алиса задумчиво посмотрела на меня.

– Как быстро ты меняешься…

– Я растерян. Я больше не знаю, что я знаю.

– Пусть это не тревожит тебя. Ты начинаешь видеть и понимать мир. – Она взмахнула рукой, включая в этот жест сверкающий вокруг нас неон. Мы свернули на Седьмую авеню. – Ты начинаешь догадываться, что скрыто за фасадом вещей… А отдельные части должны подходить друг к другу, тут я согласна с тобой.

– Ну что ты… У меня совсем нет чувства, что я совершил великое открытие. Я не понимаю себя самого и никак не могу разобраться в своем прошлом. Я не знаю даже, где мои родители, как они выглядят. Когда я вижу их во сне или вспоминаю, то их лица расплываются. А мне так хочется увидеть отраженные в них чувства! Я никогда не пойму, что происходит со мной, пока не увижу их лиц…

– Чарли, успокойся. – На нас оборачивались. Алиса взяла меня под руку и притянула к себе. – Потерпи. Не забывай, что за несколько недель ты сделал то, на что у других уходит вся жизнь. Скоро ты начнешь находить связи между отдельными явлениями и поймешь, что разные на первый взгляд области знания на самом деле составляют единое целое. Ты как бы взбираешься по огромной лестнице все выше, и видишь вокруг себя все больше.

Когда мы зашли в кафе на Пятьдесят четвертой улице и взяли подносы, она оживленно заговорила:

– Обычные люди могут увидеть совсем немного. Не в их власти изменить себя или подняться выше определенного уровня, но ты – гений. Каждый день будет открывать тебе новые миры, о существовании которых ты раньше и не подозревал.

Люди в очереди оборачивались поглазеть на новоявленного гения, и мне пришлось слегка подтолкнуть ее, чтобы заставить говорить потише.

– Я только надеюсь, – прошептала она, – что это не пойдет тебе во вред.

Я не сразу нашелся, что ответить на это. Мы взяли еду со стойки, расплатились и сели за столик. Ели мы молча, и в конце концов молчание начало действовать мне на нервы. Я понимал, чего она боится, и решил обратить все в шутку.

– А с чего ты взяла, что операция может повредить мне? Вряд ли я стану хуже, чем раньше. Посмотри на Элджернона. Пока хорошо ему, будет хорошо и мне.

Она молча рисовала ножом круги на куске масла, и эти размеренные движения на какое-то мгновение загипнотизировали меня.

– А еще, – сказал я, – мне удалось кое-что подслушать. Профессор Немур и доктор Штраус поспорили, и Немур сказал, что он уверен в благополучном исходе.

– Будем надеяться, – сказала она. – Ты и представить себе не можешь, как я боялась за тебя. – Она заметила, что я уставился на ее нож, и осторожно положила его рядом с тарелкой.

Я собрался с духом и произнес:

– Я пошел на это только ради тебя.

Алиса улыбнулась, и я задрожал от счастья. Тогда-то я и заметил, что у нее нежные карие глаза. Внезапно она опустила взгляд и покраснела.

– Спасибо, Чарли, – сказала она и взяла меня за руку.

Такого я еще в своей жизни не слышал. Я наклонился к ней и, зажмурившись от страха, произнес:

– Ты мне очень нравишься. – Она кивнула головой и чуть-чуть улыбнулась, одними губами… – Больше чем нравишься. Я хочу сказать… Черт возьми, я не знаю, что хочу сказать!

Я сознавал, что сижу весь красный, не зная, куда смотреть и что делать с руками. Я уронил вилку, полез доставать ее и опрокинул стакан воды прямо ей на платье. Внезапно опять я стал тупым и неуклюжим и, когда захотел извиниться, обнаружил, что язык у меня слишком большой и не помещается во рту.

– Ничего страшного, – попробовала Алиса успокоить меня. – Это всего лишь вода.

В такси по дороге домой мы долго молчали, а потом она положила сумочку, поправила мне галстук и выровняла платок в нагрудном кармане.

– Ты очень взволнован, Чарли.

– Я чувствую себя смешным.

– Я расстроила тебя своими разговорами, смутила тебя.

– Это не так. Меня тревожит, что я не всегда могу высказать то, что чувствую.

– Чувства – новость для тебя. Не все нужно… высказывать…

Я придвинулся ближе к ней я хотел взять ее за руку, но она отдернула ее.

– Не надо, Чарли. Мне кажется, это не то, что тебе сейчас требуется. Я виновата перед тобой, и неизвестно еще, чем все кончится.

И снова я почувствовал, что туп и смешон одновременно. Я разозлился на себя, отодвинулся от Алисы и уставился в окно. Я ненавидел ее, как никого раньше, – за легкие ответы на трудные вопросы и материнское воркование. Мне захотелось влепить ей пощечину, заставить ползать перед собой на коленях, а потом захотелось обнять ее и поцеловать.

– Чарли, прости меня.

– Забудем об этом.

– Но ты должен разобраться в том, что происходит.

– Конечно-конечно, но давай все-таки не будем говорить об этом.

Когда такси подъехало к ее дому, я уже чувствовал себя самым несчастным человеком на свете.

– Пойми, – сказала Алиса, – это моя ошибка. Мне никуда нельзя было ходить с тобой.

– Да, теперь я вижу.

– Я хочу сказать… Нам нельзя строить наши отношения на… эмоциональной основе. Тебе так много нужно сделать… У меня нет права врываться в твою жизнь.

– Это уж моя забота, не так ли?

– Это не только твое личное дело, Чарли. У тебя появились обязательства, не перед Немуром и Штраусом, а перед теми миллионами, которые пойдут по твоим следам.

Чем больше она говорила об этом, тем хуже мне становилось. Вечер, проведенный с нею, высветил всю мою неловкость, полное незнание того, как вести себя в подобных случаях. В ее глазах я был всего лишь неловким подростком, и она постаралась избавиться от меня как можно изящнее.

Мы остановились у дверей ее квартиры. Алиса улыбнулась, и мне показалось даже, что она хочет пригласить меня к себе. Но она только прошептала:

– Спокойной ночи, Чарли. Спасибо за чудесный вечер.

Мне захотелось поцеловать ее на прощанье. Я уже думал об этом раньше. Всегда ли женщина ждет, что ее поцелуют? В известных мне романах и фильмах инициатива всегда исходила от мужчины. Вчера я твердо решил, что поцелую ее. А вдруг она не позволит?

Я шагнул к ней, но Алиса оказалась проворнее меня.

– Давай лучше пожелаем друг другу спокойной ночи, Чарли. Нельзя так сразу… Пока нельзя.