Спектр

Пустячное это происшествие, однако, сразу же сменило тему разговора. Речь за столом теперь пошла о вещах серьезных, государственных, и дядя начал высказывать свою точку зрения о Чужих, Мартину давно известную, но все равно регулярно выслушиваемую.

Нельзя сказать, что Мартин этой темы чурался, но мнение имел все-таки свое, а спорить с дядей не хотел. Так что остаток вечера прошел скомканно, под дядин монолог, и, решившись наконец-то откланяться, племянник почувствовал некое облегчение. Хорошо еще, что была уважительная причина – завтра он отбывал «в командировку» и даже понятия не имел, сколько она продлится.

1

Дождь нагнал Мартина на вершине холма.

Тучи плыли так низко, что казалось – можно подпрыгнуть и зачерпнуть ладонью мокрой серой ваты. Первые капли дождя простучали по тропинке, выбивая фонтанчики пыли, на миг стихли – и дождь надвинулся сплошной стеной.

Тропинка вмиг превратилась в подобие желоба из аквапарка. Лужи запузырились грязью. Холодная вода плескала по ногам, тучи падали все ниже – и вот уже Мартин шел в дожде, в серой мгле, в сердце бушующей стихии. Стало совсем темно. Первые минуты непромокаемая ткань куртки справлялась, потом по коже поползла сырость. Штаны прилипли к ногам, под клапаны ботинок тоже натекало.

Он шел вперед, проклиная и дождь, идущий триста дней в году, и заросли колючего кустарника, из-за которого тропинка вопреки здравому смыслу пролегла по холму, и свою работу, и самого себя. Тропинка раскисала прямо под ногами, держать равновесие становилось все труднее и труднее, он уже не шел – скользил, балансируя и ежесекундно рискуя упасть. Карабин прирос к спине и заметно отяжелел, к подошвам при каждом шаге прилипало полпуда грязи, а внутри тоже все раскисло: хлюпало в носу, клокотало в горле, мышцы одрябли мокрой ватой, даже мысли сделались водянистыми и текучими.

Мартин сейчас был бы рад чему угодно – вынырнувшему из кустов зверю, удару молнии и раскату грома, даже неожиданным препятствиям, заставляющим бежать, подтягиваться, прыгать или ползти. Но в сером дожде не было ничего, кроме хлюпающей грязи, мокрых колючих веток и плотного серого тумана. И ничего не оставалось, кроме как идти, монотонно и безостановочно, сливаясь с однообразием ливня.

Огонек над Станцией он увидел, лишь спустившись вниз с холма. То ли в дожде был просвет, то ли ушли выше тучи – сквозь косые серые струи стал поблескивать маяк. Красная вспышка, зеленая вспышка, пауза (а на самом деле – вспышка в ультрафиолетовом диапазоне) и яркий белый свет, ослепительный и завораживающий, будто огонь электрической дуги. Мартин зашагал быстрее. Он все-таки не сбился с пути.

Через час он вышел к Станции. Сложенное из каменных блоков двухэтажное здание не выглядело чуждым в этом краю холмов и болот. Окна, задернутые плотными багровыми шторами, казались теми единственно уместными цветными пятнами, что подчеркивали общий серый тон. Маяк на вершине высокой каменной башни поблескивал высоко над головой. Башенка напоминала не то минарет, не то маленький морской маяк где-нибудь на краю мира.

А на веранде сидел в плетеном кресле-качалке, глядя на приближающегося Мартина, смотритель маяка и местный муэдзин в одном лице – покрытое блестящим черным мехом существо полутора метров ростом. Мех на голове ничем не отличался от меха, покрывавшего все тело, только вокруг больших печальных глаз и губастого рта был реже и короче. Из одежды на существе были лишь длинные, до колен, шорты.

– Здравствуй, ключник, – останавливаясь перед ведущей в дом лесенкой – три широкие невысокие ступеньки, – сказал Мартин.

– Здравствуй, путник, – вынимая изо рта трубку, ответил ключник. У него был приятный низкий голос, мужской, но с какой-то женской мягкостью и ласковостью. Чувствовался небольшой акцент, но столь легкий, что он переставал резать слух через несколько секунд. – Входи и отдохни.

Теперь Мартин мог подняться. Вытирая подошвы о ребра ступенек – вниз падали пласты тяжелой жирной грязи, – он вошел на веранду. Рядом с ключником стояло еще одно кресло, на столике – графин с бледно-желтым вином и два стакана. Это было деликатным приглашением, впрочем, ключники никогда не настаивали на немедленной беседе.

– Я хотел бы попасть домой, – сказал Мартин, усаживаясь в кресло. – Как можно быстрее.

Ключник посасывал трубку. Даже запах табака казался уютным, земным. Почему-то ключники легче всего перенимали человеческие пороки – им нравилось вино, а сама идея табакокурения привела их в восторг.

– Здесь грустно и одиноко, – сказал ключник. Ритуальная фраза прозвучала поразительно искренне – трудно было придумать место более грустное и одинокое, чем эта сырая, болотистая, холодная планета. – Поговори со мной, путник.

– Я пришел в этот мир два дня назад, – начал Мартин, как будто ключник уже позабыл их первую встречу. Впрочем, этот ли ключник встретил его? – Пришел не в поисках новых впечатлений и не стремясь к приключениям. Один человек, живущий на планете Земля, совершил злой и нелепый поступок. Будучи пьяным, он позволил худшему в своей душе одержать над ним верх. Не знаю, давно ли он ревновал свою жену, не знаю, были ли к тому основания… но в тот вечер их ссора закончилась трагедией. Он убил женщину. А потом, ужаснувшись содеянного, бежал через Врата.

Ключник кивнул, раскачиваясь в кресле.

– Родные несчастной женщины решили наказать убийцу, – продолжил Мартин после паузы. – Они наняли меня и попросили найти его. Найти и привести обратно. Я пошел вслед за ним и оказался в этом мире…

– Во Вселенной так много миров, – сказал ключник, вытряхивая трубку. – И во многих мирах могут жить люди. Как ты узнал его путь?

– Это сложно, – признался Мартин. – Мне требуется хорошо узнать человека, вжиться в него, почувствовать его мечты, страхи, думать как он. Люди не всегда выбирают свой путь осознанно. Порой влияет красивое название, необычное сочетание звуков, душевный порыв… Иногда я ошибаюсь, но в этот раз удача улыбнулась мне с первой же попытки.

Ключник кивнул, принимая объяснение.

– Я нашел беглеца, – продолжил Мартин. – Он ожидал погоню, и мне не удалось заставить его идти обратно. Иногда беседа помогает, человек решает вернуться и принять наказание, которое установлено в нашем мире. Но этот человек не хотел возвращаться. В нем было много раскаяния, но еще больше – страха. Я убил беглеца. Вот его жетон.

Достав из кармана, он показал прозрачный жетон на тонкой цепочке. В пластиковом кругляше виднелась крошечная микросхема.

– Теперь я вернусь домой и расскажу родственникам погибшей женщины, что она отомщена, – продолжал Мартин. – Властям нашего мира я не стану сообщать о случившемся. То, что произошло за Вратами, их не касается.

Ключник начал набивать трубку. Кончики пальцев у него были бесшерстные, с черной блестящей кожей, как у обезьян. Требовалось очень хорошо присмотреться, чтобы понять – это не кожа, а мелкие чешуйки.

– Здесь грустно и одиноко, – пробормотал он. – Я слышал много таких историй, путник.

Мартин помолчал, потом достал из кармана еще один жетон.

– Я шел по пятам беглеца, – сказал он. – Этот мир встретил меня дождем, но никакой ливень не может смыть все следы. Я понял, что мой путь верен, когда нашел след первого привала. Потом, с вершины одного из холмов, я заметил людей. Двоих людей – один отставал, но догонял другого. Я понял, что их встреча грозит бедой, и ускорил шаг. Но я опоздал. Вскоре прямо на дороге я наткнулся на тело юноши, почти мальчика, ему было лет шестнадцать-семнадцать. Беглец подпустил его ближе – и застрелил.

– Зачем? – заинтересовался ключник. – Ему понравилось убивать?

– Нет. Это страх заставил беглеца спустить курок. Он ждал погони, он боялся, что следом отправится охотник. Он не стал разбираться. Он даже не задумался, может ли такой зеленый юнец быть охотником. Месть бесплодна, ключник, месть не поднимет мертвых из могилы и не прибавит в мире доброты. Вначале я не собирался убивать беглеца. Но я стоял над телом мальчика, прошедшего Вратами и встретившего смерть под чужим небом и чужим дождем. Что он искал за пределами Земли? Богатства, славы, любви? Просто приключений? Не знаю. Чем он сумел расплатиться за проход? Почему был так наивен, почему не понимал, что самое опасное в чужих мирах – это человек? Не знаю. Но я понял, что беглеца нельзя отпускать. Когда-то в его душе жили и любовь, и доброта. Остался страх. Будь возможным убить лишь страх – он никогда больше не поднял бы руки на человека. Но пока человек жив – он не перестанет бояться. Поэтому я убил беглеца и взял его жетон.