Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера

Смерть Пипо не осталась новостью местного значения. Ансибль мгновенно разнес ее по всем Ста Мирам. Представители единственной разумной расы, обнаруженной после Ксеноцида, замучили до смерти человека, приставленного наблюдать за ними. Через несколько часов ученые, политики и журналисты уже начали обсуждать проблему.

И вскоре достигли согласия. Один несчастный случай, каким бы неприятным он ни был, не доказывает ошибочности политики Межзвездного Конгресса по отношению к свинксам. Наоборот, то, что до сих пор погиб только один человек, как раз подтверждает мудрость теории невмешательства. Поэтому не следует ничего предпринимать, разве что понизить интенсивность наблюдения. Новому ксенологу было приказано посещать свинксов не чаще чем через день и не оставаться с ними более часа. Ему запрещалось задавать свинксам вопросы о причинах гибели Пипо.

Правительство также побеспокоилось о душевном состоянии обитателей Лузитании. Им выслали по ансиблю, несмотря на огромные расходы, новые блоки развлекательных программ, призванные отвлечь их от омерзительного убийства.

И, сделав то немногое, что могли сделать фрамлинги, – в конце концов, до Лузитании десятки световых лет – люди Ста Миров вернулись к своим будничным заботам.

За пределами Лузитании только один из полутриллиона обитателей Ста Миров понял, что гибель Жуана Фигуэйры Альвареса, прозванного Пипо, круто изменит его собственную жизнь. Эндрю Виггин был Говорящим от Имени Мертвых в университетском городке Рейкьявике, известном Центре нордической культуры.

Городок стоял на крутых склонах острого как нож фьорда, пронзавшего лед и гранит замерзшей планеты Трондхейм как раз на экваторе. Стояла весна, снега отступили на север, молодая трава тянулась к яркому солнышку. Эндрю лишь краем уха слушал яростный спор о том, была ли полная победа человечества в войне против жукеров необходимым условием успешной колонизации. Такие споры всегда быстро переходили в дружное поношение чудовища Эндера, командира Межзвездного флота, совершившего Ксеноцид. Эндрю в такие минуты думал о своем. Нельзя сказать, что вопрос был ему безразличен, однако он не хотел уделять ему слишком много внимания.

Вживленный микрокомпьютер, маленькой жемчужиной свисавший с мочки уха, прошептал ему о страшной смерти Пипо, лузитанского ксенолога, и Эндрю вернулся в реальный мир. Он прервал шумную дискуссию:

– Что вы знаете о свинксах?

– Они – наша единственная надежда на искупление, – ответил один из студентов, почитавший скорее Кальвина, чем Лютера[4].

Эндрю мгновенно перевел взгляд на студентку по имени Пликт. Он знал, что девушка не потерпит столь вызывающего мистицизма.

– Свинксы существуют не потому, что мы нуждаемся в искуплении, – презрительно фыркнула Пликт. – Они сами по себе, рамен, как жукеры.

Эндрю кивнул, потом наморщил лоб:

– Только что ты употребила слово, которое еще не вошло в общепринятый лексикон.

– А должно бы, – отрезала Пликт. – К сегодняшнему дню весь Трондхейм, каждый северянин должен был прочесть «Историю Вутана в Трондхейме», написанную Демосфеном.

– Должны были, но вот не прочли, – вздохнул кто-то.

– Пусть она перестанет ходить гоголем, Голос. Пликт – единственная известная мне женщина, которая может ходить гоголем сидя.

Пликт закрыла глаза и начала:

– В нордических языках существует четыре слова для обозначения чужака. Первое: «иноземец», «утланнинг» – незнакомец, человек, житель нашего мира, пришедший из другого города или страны. Второе: «фрамлинг». Демосфен просто немного изменил наш «фремлинг». Этот незнакомец тоже человек, но из другого мира. Третье: «раман»[5] – человекоподобное существо, но представитель другого вида. Четвертое: «варелез» – обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем.

Эндрю заметил, что несколько студентов раздражены, и тут же заговорил об этом:

– Вас раздражает дерзость Пликт, но она не дерзит, она просто точна. Вам стыдно, что вы еще не прочли написанную Демосфеном историю вашего собственного народа. Именно этот стыд и заставляет вас злиться на Пликт, потому что она не виновна в вашем грехе.

– Я думал, Голоса не верят в грех, – сказал хмурый парень.

– Но ты-то веришь в грех, Стрика, – улыбнулся Эндрю, – и поступаешь согласно своей вере. Грех для тебя реальность, а потому Голос, зная тебя, должен верить в грех.

Стрика отказался признать себя побежденным.

– Какое отношение весь этот разговор про утланнингов, фрамлингов, рамен и варелез имеет к Ксеноциду, совершенному Эндером?

Эндрю повернулся к Пликт. Та мгновенно умолкла.

– Да, это имеет отношение к нашему недавнему дурацкому спору. Посмотрев через призму степеней отчужденности в нордических языках, мы поймем, что Эндер не виновен в Ксеноциде, ибо, когда он уничтожил жукеров, мы знали их только как варелез. Лишь годы и годы спустя первый Голос написал «Королеву Улья» и «Гегемона» и человечество осознало, что жукеры были не варелез, а рамен. До того люди и жукеры не понимали друг друга.

– Ксеноцид есть ксеноцид, – ответил Стрика. – То, что Эндер не знал сути жукеров, не делает их менее мертвыми.

Эндрю только вздохнул, выслушав жесткое заявление Стрики. Кальвинисты Рейкьявика отказывались принимать во внимание двигавшие человеком мотивы, они судили само действие. Поступки хороши или плохи сами по себе, утверждали они, и, поскольку Говорящие от Имени Мертвых считали, что добро и зло существуют исключительно в сознании людей, а отнюдь не в их поступках, студенты вроде Стрики крайне враждебно относились к Эндрю Виггину. К счастью, Эндрю это совершенно не беспокоило: он понимал, что движет этими ребятами.

– Стрика, Пликт, давайте я предложу вам другой случай. Предположим, свинксы, которые говорят на звездном, – кстати, несколько человек уже выучили их язык, – так вот, предположим, мы узнаем, что свинксы внезапно, без всякого повода, без объяснений, замучили до смерти ксенолога, работавшего с ними.

Пликт немедленно нашлась:

– Как мы можем быть уверены, что повода не было? Действие, которое кажется нам вполне невинным, могло оказаться для них смертельным оскорблением.

– Пусть так, – улыбнулся Эндрю. – Но ксенолог не сделал им зла. Он очень мало говорил и старался не беспокоить свинксов, он ни по каким меркам не заслужил такой смерти. Не превращает ли это необъяснимое убийство свинксов из рамен в варелез?

Теперь быстро заговорил Стрика:

– Убийство есть убийство. Все эти слова о рамен и варелез ничего не значат. Если свинксы убили, значит они зло. И жукеры были злом. Если поступок есть зло, то и творец его – зло.

– Вот в этом-то и заключается наша проблема, – кивнул Эндрю. – Был этот поступок злом или, по крайней мере с точки зрения свинксов, в какой-то степени добром? Кто такие свинксы – рамен или варелез? На минуточку придержи язык, Стрика, я знаю все ваши кальвинистские доводы, но их назвал бы дурацкими даже сам Жан Кальвин.

– Откуда вы знаете, что сказал бы Кальвин?

– Потому что он мертв! – рявкнул Эндрю. – Его нет, и я имею право говорить за него!

Студенты расхохотались, а Стрика погрузился в молчание. Мальчик неплох, умен. Эндрю знал, что его твердокаменный кальвинизм рухнет еще до аспирантуры, хотя переход будет долгим и болезненным.

– Талман, Голос, – вступила Пликт, – вы говорили так, будто ваша гипотетическая ситуация существует на самом деле и свинксы и вправду убили ксенолога.

– Да, это так, – серьезно кивнул Эндрю.

Студенты забеспокоились. Эхо давнего конфликта между людьми и жукерами раздалось внезапно в скалах Трондхейма.

– А теперь загляните в себя, – сказал Эндрю, – и вы обнаружите, что глубоко под вашей ненавистью к убийце Эндеру, рядом с вашей скорбью по мертвым жукерам живет и другое, куда менее приятное чувство: вы боитесь чужого, кем бы он ни был – иноземцем или фрамлингом. Когда вы думаете о том, что чужой может убить человека, которого вы знаете и цените, для вас уже не имеют значения его, чужого, мотивы. Он для вас варелез или, того хуже, джур – дикий зверь, который выходит из ночной тьмы, хищник с огромными клыками. Если в вашей деревне всего одно ружье, а зверь, разорвавший уже одного из вас, должен вернуться этой ночью, станете вы размышлять о его праве на жизнь или сделаете все, чтобы спасти свою деревню, людей, которых вы знаете, которые зависят от вас?