Ангелы-хранители

Нора лишилась дара речи и сидела как парализованная.

– Ты хорошенькая, Нора Девон. Очень хорошенькая. И я знаю, что тебе нужно. Правда. Я правда знаю, Нора. Я знаю, что тебе нужно, и собираюсь дать это тебе.

Дрожь, охватившая Нору, вывела ее из оцепенения. Она опустила трубку на рычаг. Наклонившись вперед в кровати, Нора с трудом уняла дрожь.

У нее не было оружия, и она чувствовала себя маленькой, уязвимой и очень одинокой.

Нора начала подумывать о том, чтобы обратиться в полицию. Но что сказать полицейским? Что стала объектом сексуальных домогательств? Они воспримут это как шутку. Она? Объект домогательств? Старая дева, серая как мышь, даже отдаленно не напоминающая тех женщин, которых мужчины провожают взглядом и которые вызывают у них эротические мечты. В полиции решат: либо Нора обманщица, либо истеричка. Или дадут понять, что она просто приняла обходительность Стрека за сексуальный интерес – а ведь на самом деле поначалу так и было.

Нора натянула голубой халат поверх просторной мужской пижамы и завязала пояс. Босая, она поспешила вниз, в кухню, и, поколебавшись, достала тесак для рубки мяса с полки у плиты. Узкая полоска света, как ртуть, пробежала по его отточенному лезвию.

Поворачивая сверкающее лезвие в руке, Нора видела отражение своих глаз в его полированной поверхности. Она вглядывалась в это отражение, думая о том, хватит ли у нее когда-либо духу ударить другого человека этим ужасным оружием, даже в целях самообороны.

Хорошо бы ей никогда не пришлось об этом узнать.

Вернувшись наверх, Нора положила тесак на ночной столик на расстоянии вытянутой руки.

Затем она сняла халат и присела на край кровати, скорчившись и стараясь подавить дрожь.

– Почему я? – спросила Нора вслух. – Почему Стрек пристает ко мне?

Он сказал, что она хорошенькая, но Нора знала, что это неправда. Мать оставила ее, двухгодовалую, на тетю Виолетту и появилась только дважды за двадцать восемь лет, последний раз, когда Норе было шесть лет. Отца своего она не знала, а другие члены семьи Девон никогда не предлагали забрать ее к себе – нежелание, которое Виолетта открыто приписывала непривлекательной наружности девочки. Поэтому, хотя Стрек и назвал ее хорошенькой, вряд ли на самом деле Нора его интересует в этом смысле. Нет, ему нужно запугать и обидеть ее, испытать от этого удовольствие. Бывают такие люди. Она читала об этом в книгах и газетах. И тетя сто раз предупреждала Нору: если мужчина подходит к ней со всякими там улыбочками и разговорчиками, то только для того, чтобы поднять ее повыше, а потом сбросить вниз с этой новой высоты, сделав ей при этом еще больнее.

Через некоторое время приступ охватившей ее дрожи почти прошел. Мороженое растаяло, поэтому она отставила блюдце на ночной столик. Взяв в руки роман Диккенса, Нора попыталась сосредоточиться на сюжете, но взгляд ее все время переходил с книги на телефон, потом на тесак и – через открытую дверь – на холл второго этажа, где она, как ей показалось, заметила какое-то движение.

3

Тревис пошел на кухню, и пес последовал за ним.

Он показал пальцем на холодильник и сказал:

– Покажи мне. Проделай это еще раз. Достань мне банку пива. Покажи, как ты это сделал.

Собака не двинулась с места.

Тревис присел на корточки рядом с ней.

– Послушай, морда мохнатая, кто вывез тебя из леса и спас от погони? Я. А кто купил тебе гамбургеры? Я. Я тебя искупал, накормил и приютил. Теперь твоя очередь. Кончай прикидываться. Если можешь открыть холодильник, то давай открывай!

Ретривер подошел к старенькому холодильнику марки «Фриджидэр», уцепился зубами за нижний угол эмалевой дверцы и стал тянуть на себя, напрягаясь всем телом. Резиновая прокладка дверцы наконец поддалась с едва слышным чмокающим звуком. Дверца распахнулась, он быстро засунул голову в холодильник, поставил передние лапы на нижний поддон и уставился на вторую полку, где Тревис хранил банки с пивом, «Диет-Пепси» и витаминным овощным соком. Пес вытащил жестянку пива, опустился на пол и подошел с ней к Тревису в тот момент, когда дверца сама захлопнулась.

Тревис взял у ретривера банку. Глядя на собаку, он сказал скорее самому себе, чем ей:

– О’кей, кто-то научил тебя открывать дверцу холодильника. И этот «кто-то» мог научить тебя отличать жестянки с определенным сортом пива от других банок и приносить пиво хозяину. Но кое-что мне еще не ясно. Какова степень вероятности, что именно тот сорт пива, который ты умеешь распознавать, мог оказаться в моем холодильнике? Очень небольшая. Я же тебя ни о чем не просил. Я не просил принести мне пива. Ты сделал все по собственному разумению, как будто знал: пиво – это как раз то, что мне требовалось в тот момент. Между прочим, так оно и было.

Тревис вытер жестянку о свою рубашку, выдернул кольцо и сделал несколько глотков. Его не смущало, что банка перед этим побывала в собачьей пасти. Он был слишком возбужден необычными способностями пса, чтобы волноваться насчет микробов. Кроме того, если уж говорить о гигиене, то тот хватался зубами только за низ банки.

Ретривер смотрел, как пьет Тревис.

Опустошив банку примерно на треть, тот сказал:

– Как будто понимал: я нервничаю, расстроен, и пиво поможет мне расслабиться. Бред это или нет? Речь идет об аналитическом мышлении. О’кей, домашние животные почти всегда чувствуют настроение своих хозяев. Но сколько есть на свете домашних животных, знающих, что такое пиво, и сколько таких, которые понимают: от пива хозяин может подобреть? И потом, откуда тебе стало известно, что в холодильнике есть пиво? Наверное, ты подсмотрел, когда я до этого открывал холодильник, но все же…

Руки у него дрожали. Он опять пригубил из банки, и она застучала о его зубы.

Пес обошел вокруг покрытого красным пластиком стола и подошел к двойным дверцам шкафчика под мойкой. Он открыл одну из них, засунул голову в темноту, вытащил оттуда пакет с собачьими галетами «Милк Боун» и принес его Тревису.

Тревис сказал со смехом:

– Ну, если мне положено пиво, то ты тоже кое-что заслужил, а? – Он взял пакет и вскрыл его. – А ты подобреешь от нескольких галет, мохнатая морда? – Он положил печенье на пол. – Угощайся. Я надеюсь, ты не слопаешь все сразу, как обычная собака. – Он опять засмеялся: – Черт возьми, скоро я разрешу тебе водить мою машину!

Ретривер аккуратно достал галету из пакета, уселся, распластав задние лапы, и со счастливым видом захрустел.

Тревис сел за стол и сказал:

– Ты даешь мне повод верить в чудеса. Знаешь, что я делал в лесу сегодня утром?

Энергично работая челюстями, разгрызая печенье, собака, казалось, на мгновение потеряла всякий интерес к Тревису.

– Я поехал в сентиментальное путешествие в надежде вспомнить то время, когда мальчишкой наслаждался предгорьями Санта-Аны… Когда еще все вокруг не стало таким мрачным. Я хотел убить нескольких змей, как тогда, в детстве, побродить и исследовать местность – в общем, ощутить себя снова молодым. Потому что долгие годы мне было все равно, буду ли я жить или умру.

Пес перестал жевать, заглотнул и стал внимательно слушать Тревиса.

– Последнее время моя депрессия вступила в самую мрачную стадию. Ты помнишь, что такое депрессия, псина?

Оставив галеты, пес поднялся и подошел к нему. Он посмотрел в глаза Тревису с той жутковатой прямотой и пристальностью, что и раньше.

Встретившись с ним взглядом, Тревис сказал:

– Тем не менее я не думал о самоубийстве. Во-первых, я получил католическое воспитание, и, хотя годами не бывал в церкви, я вроде как верующий. А самоубийство для католика – смертный грех. Как убийство. Кроме того, я слишком злой и упрямый, чтобы сдаться вот так, как бы плохо мне ни было.

Ретривер моргнул, но продолжал смотреть ему прямо в глаза.

– Там, в лесу, я искал счастье, которое познал когда-то. И наткнулся на тебя.

– Гав, – произнес пес, как бы говоря: «Хорошо».