Ангелы-хранители

Ретривер тихонько заскулил, как бы соглашаясь с человеком.

Тревис продолжал гладить пса по спине и почесывать ему за ухом, но через пару минут осознал, что хочет получить от животного то, чего оно ему дать не может: смысл, цель жизни, надежду.

– Ну, давай беги.

Он слегка шлепнул собаку по боку и выпрямился.

Та не двинулась с места.

Тревис шагнул мимо нее на узкую тропу, уходящую в лесную тьму.

Пес забежал вперед и загородил ему дорогу.

– Иди своей дорогой, малыш!

В ответ он оскалил зубы и злобно зарычал.

Тревис нахмурился:

– Давай иди. Ты же умный пес.

Как только он сделал шаг, ретривер оскалился и стал хватать его за ноги.

Тревис отпрянул.

– Эй, что с тобой?

Пес перестал рычать и сел, тяжело дыша.

Тревис предпринял очередную попытку, но собака кинулась на него с еще бо́льшей яростью. Она не лаяла, но рычала все громче и щелкала зубами, стараясь схватить за ноги. Тревис постепенно отступал. Он сделал восемь или девять неуклюжих шагов по скользкому ковру из опавших сосновых и еловых иголок и, споткнувшись, со всего размаха сел на землю.

Как только Тревис оказался на земле, пес отвернулся от него, засеменил поперек поляны к началу уходящей вниз тропы.

– Чертов пес, – сказал Тревис.

Собака не обернулась на звук его голоса. Стоя на границе света и тени, она напряженно вглядывалась в даль – туда, где оленья тропа исчезала во тьме. Хвост был опущен, поджат.

Тревис подобрал полдюжины мелких камешков, встал и бросил один из них в пса. Камень угодил в цель, но, несмотря на очевидную боль, собака не взвизгнула, а только быстро повернулась к Тревису с выражением удивления на морде.

«Ну вот, – подумал Тревис. – Теперь она схватит меня за горло».

Но пес только взглянул на него осуждающе и остался на месте.

Что-то в облике измученного животного – выражение его темных глаз или наклон большой угловатой головы – заставило Тревиса пожалеть о своем поступке. Этот чертов пес смотрел на него с таким разочарованием, что ему стало стыдно.

– Эй, послушай, – сказал Тревис. – Ты же сам первый начал!

Пес не сводил с него глаз.

Тревис бросил на землю оставшиеся камни.

Собака посмотрела на них, и, когда подняла глаза, Тревис готов был поклясться, что увидел в них одобрение.

Тревис мог вернуться назад или найти выход из каньона. Однако он был охвачен необъяснимым желанием во что бы то ни стало идти туда, куда считает нужным. Сегодня, как и всегда, никто не мог стоять у него на пути, тем более эта упрямая собака.

Тревис поднялся, надел рюкзак, глотнул пахнущего сосной воздуха и отважно двинулся через поляну.

Пес опять начал рычать, негромко, но угрожающе.

Зубы его оскалились.

С каждым новым шагом Тревис чувствовал, что смелость его тает, и, не дойдя нескольких футов до ретривера, решил изменить тактику. Он остановился, осуждающе покачал головой и стал читать ему нотацию:

– Нехороший пес. Ты плохо себя ведешь, знаешь ты или нет? Какая муха тебя укусила? А? Ты же не злой. На вид очень добрый пес.

По мере того как Тревис говорил, собака перестала рычать. Раза два она даже вильнула хвостом.

– Ну вот и молодец, – сказал он с хитрецой в голосе. – Так-то лучше. Мы же с тобой не ссорились, правда?

Пес примирительно заскулил – звук, который издают все собаки, выражая естественное желание услышать ласковые слова в свой адрес.

– Ну вот, это уже кое-что, – сказал Тревис и сделал шаг в направлении собаки, собираясь нагнуться и погладить ее.

В то же мгновение пес бросился на Тревиса и погнал его обратно через поляну. Вцепившись зубами в штанину его джинсов, он яростно мотал головой из стороны в сторону. Тревис хотел лягнуть его свободной ногой, но промахнулся. Пока он пытался восстановить равновесие, собака схватила его за другую штанину и побежала по кругу, таща Тревиса. Он не смог удержаться на ногах и со всего размаха шлепнулся на землю.

– Черт возьми, – сказал Тревис, чувствуя себя в чрезвычайно глупом положении.

Между тем пес, вернувшись в дружеское расположение духа, заскулил и лизнул ему руку.

– Ты шизофреник, вот ты кто, – сказал Тревис.

Собака отбежала на противоположный край поляны. Она по-прежнему смотрела на оленью тропу, уходившую в прохладную тенистую глубь. Вдруг голова ее опустилась, спина выгнулась, и все тело напряглось, как перед отчаянным броском.

– Ты что там увидела? – Тревис вдруг понял, что она разглядывает не тропу, а что-то находящееся на ней. – Там что, пума? – спросил он и поднялся с земли. В годы его юности пумы, или кугуары, водились в этих лесах, и, наверное, несколько особей живут здесь и сейчас.

Пес заворчал, но не на Тревиса, а на что-то, привлекшее его внимание в лесной чаще. Ворчанье это было едва слышным, и Тревису показалось, что собака одновременно испытывает и злобу, и страх.

Может, это койоты? Здесь, в предгорьях, их великое множество. Стая голодных хищников вполне может встревожить даже такое мощное животное, как этот золотистый ретривер.

Вдруг, коротко тявкнув, пес сорвался с места и помчался мимо Тревиса через поляну. Тому уже подумалось, что через мгновение собака исчезнет в лесу. Однако она остановилась в тени двух платанов, мимо которых недавно проходил Тревис, и стала выжидательно смотреть в его сторону. Выражая всем видом тревогу и отчаяние, пес заспешил обратно, схватил Тревиса за штанину и, пятясь назад, попытался потащить его за собой.

– Погоди, погоди, сейчас, – сказал Тревис.

Собака разжала зубы и тявкнула.

Совершенно очевидно, что она сознательно не позволяла Тревису ступить на темную оленью тропу, потому что там что-то было. Что-то опасное. Теперь же она хотела побыстрее увести его с этого места, поскольку это опасное «что-то» приближалось, двигалось на них. Но что?

Тревис не испытывал страха, но его разбирало любопытство.

Нетерпеливо скуля, пес опять стал хватать Тревиса за штанину.

Поведение его было совершенно необъяснимо. Если он был напуган, почему не убегал? Тревис не был его хозяином – его не связывали с ним ни дружба, ни собачий инстинкт охраны человека. У бездомных собак нет чувства долга к незнакомым людям. Интересно, не воображает ли этот пес, что он добровольный последователь Лэсси[1]?

– Хорошо, хорошо, – сказал Тревис, следуя за ней под своды платанов.

Пес вырвался вперед по идущей вверх к входу в каньон оленьей тропе – туда, где лес был реже и было больше света. Дойдя до платанов, Тревис остановился. Нахмурившись, он оглянулся на залитую солнцем поляну, на дальнем краю которой в чаще леса чернотой зияла дыра, откуда начинался уходящий вниз по склону участок оленьей тропы. Что за опасность таилась там?

Вдруг разом замолкли все цикады, будто невидимая рука сняла пластинку с проигрывателя. В лесу наступила небывалая тишина. И в этой тишине Тревис услышал, как по погруженной во тьму тропе на него что-то движется. Он уловил звук отлетавших в сторону камешков, еле слышное шуршание сухого кустарника. Существо, которое передвигалось там, по тропе, находилось не так близко от Тревиса, как ему казалось: в тоннеле, образованном кронами деревьев, звук обманчиво усиливался. Тем не менее было ясно: существо это перемещается быстро, очень быстро.

Впервые за все это время Тревис почувствовал, что подвергается страшной опасности. Он знал: в лесу не водятся животные, достаточно большие или смелые для того, чтобы напасть на него, но инстинкт подсказывал ему другое. Сердце у Тревиса застучало.

Ретривер, очевидно, почувствовал его нерешительность и возбужденно залаял.

Случись это лет двадцать назад, Тревис подумал бы, что разъяренный черный медведь рыщет там, на оленьей тропе, изнывая от болезни или от боли. Однако местные жители и туристы, приезжающие в горы на выходные, давно вытеснили нескольких сохранившихся хищников далеко в глубь Санта-Аны.