Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

Все-таки не зря слабый пол любит с маниакальностью делать покупки — крупные или мелкие. Возбужденные и смеющиеся, мы шли по дорожке к общежитию.

— Ну, как тебе показался Мэл? — спросила вдруг Аффа.

— Самовлюбленный хам. А разве Мэл — его имя?

— Нет, уменьшительное от фамилии. Но он разрешает называть себя так друзьям и избранным.

— Надо же, какая цаца! Встретились две цацы, сцепились клювами и не могут расцепиться, — фыркнула я и рассказала Аффе про обед в столовой.

— Да-а, не повезло тебе. Про Мелёшина много болтают. Есть хорошее, но больше плохого. А его Эльза — первостатейная стерва. С ней лучше не связываться. Единственная доченька у родителей, поэтому её холят и лелеют.

Из всего сказанного Аффой меня почему-то задела фраза "его Эльза". Ну, и подумаешь!

— А я влюблена, — разоткровенничалась Аффа на подходе к общежитию. — Хотя видела его лишь раз и то на первом курсе.

— Завидная преданность. А как же позавчерашний вечерний друг?

— А-а, это проходящее, — отмахнулась девушка. — А тот, кто занимает мои мысли и сердце, недостижим как звезда.

— Актер или певец?

— Ну их! Как сейчас помню нашу встречу. Я поднималась на крыльцо, запнулась об ступеньку и упала. Косметика, тетрадки, перья вывалились, а он помог подняться и собрать вещи. Вежливый, обходительный. А какие глаза! Неземные! Черные, утягивают в бездну. И ресницы густющие-прегустющие. Бархатные… Нереальный красавчик!

Аффа заливалась соловушкой. Вот она, любовь — заноза в сердце, и ничем её не выжечь и не вырвать. Ля мур, тужур, осоловелые глаза. Я исподтишка посмеялась над сердечными страданиями соседки.

— Неужели больше не встречались? Разве он не учился в институте?

— Он оказался горнистом.

— Кем? — затормозила я. Никогда бы не подумала, что можно запросто столкнуться с легендарной личностью на крыльце. — Неужели шел по ступенькам?

— Ну, да. Примерно как мы с тобой.

— Невероятно! Наверное, это он играет душераздирающие звонки.

— Тоже заметила? — подскочила Аффа. — У них ни один звонок не похож на другой. У кого-то веселый, у кого-то печальный, даже плакать хочется. Жаль, я больше не встретилась со своим лапочкой.

— Зато вам удалось поговорить. Иначе как бы ты поняла, что парень — горнист?

— Он ведь в желтом, и на погонах петлицы в виде перекрещенных горнов. Это ихняя форма.

От неожиданности я чуть не села в сугроб.

— Афка, — сказала запанибратски. — Кажется, за одну неполную неделю твои горнисты успели дважды попасться мне на глаза.

— Ого! — воскликнула девушка. — Я едва тебя увидела, сразу заподозрила, что ты не промах. Пошли скорее, расскажешь подробненько, где и как повстречала. А случайно среди них не попался мой черненький?

— Случайно нет. — Увидев расстроенное лицо Аффы, я добавила: — Извини.

Суть да дело, а за разговором о загадочных горнистах я натянула над окошком шпагат и наскоро навесила ситцевую тряпочку. Завтра из нее получится веселенькая шторка.

Вкрученная в патрон лампочка напомнила о том, что неплохо бы соорудить плафон, чтобы не смотрелось казенно. Не беда, что-нибудь придумаем.

Коврик идеально лег от двери до кровати.

Вместе с Аффой я прошествовала в крошечный пищеблок и поставила кипятиться свой первый чайник, после чего церемонно пригласила девушку в гости через час на распитие вечернего чая и обмытие купленных вещичек.

Сделав книксен, соседка ответила согласием, и, в назначенное время, усевшись на кровати, мы отламывали кусочки сахарной плитки, запивали ароматным чаем и наперебой обсуждали события прошедшего вечера. А на веревке, растянутой через всю комнату, сушилось темно-вишневое полотенце.

Как иногда мало нужно человеку для счастья.

И как много.

Это могла быть 14.1 глава

Накануне Аффа твердо вознамерилась пойти утром в столовую в надежде разузнать о загадочном обладателе бархатных глаз, лишивших девушку покоя.

— Представляешь, — сказала она вчера, — третий год учусь в институте, и лишь один раз столкнулась с горнистом. А ты умудрилась дважды.

Мне оставалось пожать плечами, мол, сама не пойму, как приключилась сия невероятность.

Назавтра я наводила марафет перед небольшим зеркальцем у раковины, когда Аффа, отчаянно зевая, появилась из своей комнаты.

— Поражаюсь тебе, — промямлила, прикрыв рот ладошкой. — Как умудряешься вставать в несусветную рань? Меня с кровати пушкой не согнать.

— А любовь не подгоняет? — подколола я.

— Не знаю, — ответила вяло девушка и поплелась в душ.

— Тебя ждать или догонишь?

— Иди-иди, я следом! — крикнула Аффа.

Решив навести окончательный лоск, я вытрясла из карманов завалявшиеся мелочи и обнаружила флакончик из-под духов, прихваченный с чердака. Пустой пузырек хранил нежный пленительный аромат. Представив себя таинственной леди под вуалью, я повела жеманно плечами и нанесла несуществующие духи за каждое ухо и в ямку между ключицами. Смазала губы бальзамом, приятно пахнущим цитрусовыми, и подмигнула отражению в оконном стекле. Крыска готова покорить вселенную. И не забыть бы крыске протереть вечером окно.

Собирая сумку, я не могла отделаться от навязчивой, но не оформившейся мысли, зудевшей как комар под ухом. Считала неторопливые шаги по дороге в институт и исподволь выискивала в голове причину смутного беспокойства. Даже лоб наморщила, раздумывая. И лишь при входе в полутемный холл меня осенило.

Среди мелочевки, вынутой из карманов, затесался блокнотик, одолженный Бабеттой Самуиловной. Возможно, казенная канцелярская вещь, которую я пронесла мимо стража, непроходимо дрыхнущего у парадных дверей!

Открытие ударило подобно молнии. Я подкралась на цыпочках к недвижимой туше животного. В полумраке очертания животного напоминали огромную бесформенную кучу. Не различить, где голова, а где хвост, и имелся ли таковой. Мне вдруг показалось, что страж вот-вот испустит дух. Ничего удивительного. Наоборот, вполне ожидаемо, когда потряхивает по двадцать раз на дню и беспрерывно закладывает уши.

Однако Монтеморт не оправдал робких предположений о близкой кончине. В глубинах необъятного тела всхрапнуло и зевнуло с громким "уа-а-ау". В скудное пятно света выползла толстая лапа с клиновидными загнутыми когтями и снова втянулась в полумрак. Ой, мамочки! Меня передернуло от страха.

Блокнотик и его происхождение основательно загрузили извилины. За завтраком я усердно размышляла о том, что, вероятнее всего, Бабетта Самуиловна одарила меня заначкой из личных запасов. Она не поступила бы халатно, вручив казенное добро и, тем самым, отправив на верную гибель в пасть Монтеморта. А вдруг библиотекарша забылась? Всякое бывает. Ошиблась, перепутала. И блокнотик числится институтским имуществом. А вырванные листочки где числятся? Взять тот же флакончик из-под духов. Я спокойненько пронесла его мимо пса, не удосужившегося встать в охотничью стойку, значит, с большей долей вероятности пустой пузырек — частная собственность, которую выбросили за ненадобностью. Отсюда вытекают два вывода: или я прихватила чужие вещи, или Монтеморт потерял хваленую сноровку. А вторая гипотеза означает… что можно безнаказанно проносить под носом суперстража всё, что угодно! Правда, теоретически.

Сногсшибательное умозаключение подбросило меня на месте. Приличные студентки не должны помышлять о растаскивании казенного имущества! — вспомнился наказ завхозши. Но приличным студенткам обидно, что дурацкие институтские правила запрещают уносить пирожки и булочки в общежитие, где они пригодились бы к вечернему чаю.

Разве ж кто-то посягает на казенное? — оправдывалась робко совесть, но пирожки искушали. Уж очень заманчиво они выглядели в виде вечернего перекуса. И чтобы теория переросла в практику, следовало выяснить, кому принадлежит блокнотик — Бабетте Самуиловне или альма-матер.