Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

Неожиданно я разглядела через лобовое стекло машины, как в салоне опустился и поднялся красный огонек, а затем исчез. Такие огоньки бывают, когда кто-то выкуривает одну сигарету за другой, проводя в ожидании несколько часов. Или когда кто-то периодически зажигает лазерный фонарик, чтобы посмотреть на стрелки часов.

— Т-ты видел? — спросила я с запинкой.

— Видел, — ответил коротко Тёма.

— Это за нами?

— Не знаю, — процедил парень. — Вряд ли. У них другие машины, больше и выше. И проще.

И точно, стоявший в одиночестве автомобиль, напоминал птицу, сложившую крылья, или хищника, прижавшегося к земле перед прыжком.

— Может, сообщили по рации, и нас уже ждут?

— Я невелика сошка, чтобы на меня все силы положить. Кроме того, нам поверили в кафе.

— Поверили, но решили проверить?

Неожиданно Тёма притянул меня за талию и развернул к себе.

— Теперь мы в одной упряжке. Подыграй.

И мы поцеловались. Я думала, парень отстранится, однако он не отпускал и со знанием дела ласкал мои губы.

Целовался Тёма знатно. Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он оторвался от меня. В другой обстановке я бы упала в обморок от непередаваемых ощущений. Сейчас же меня знобило, а зубы стучали от страха. Вдруг те, что в машине, не поверят в искренность наших чувств?

— Держись, — встряхнул легонько Тёма, и мы прошли в обнимку рядом с автомобилем. Свернули в калитку и направились по аллее с ангелами, ощущая спинами, что за нами наблюдают.

— Следят, собаки, — пробормотал парень. — Чуешь?

Я кивнула, с трудом перебирая ногами. Намоталось немало километров, и вдобавок нервные потрясения сокрушали, одно за другим.

Наконец, мы завернули за угол, и черная машина скрылась из виду. Однако Тёма не выпустил меня из объятий. Продолжая обниматься, мы дошли до дверей общежития. Под железным козырьком горела тусклая лампочка без плафона. Снег помельчал и поредел.

— Здорово целуешься, — сказала я.

— Ты тоже, — улыбнулся Тёма и отдал ватман. — Спасибо, ты хорошо держалась

— Как вернешься обратно? Они там ждут, дежурят. Может, зайдешь? — я неуверенно кивнула на дверь.

— Нет-нет, — он замотал головой да еще руками отпихнулся. — По собственной воле — ни за что. За меня не волнуйся, выберусь.

— Ну, бывай?

— Удачи, — протянул Тёма руку. — Может, еще встретимся.

— Согласна, но при других обстоятельства, — ляпнула я и стушевалась. Вдруг парень решит, что напрашиваюсь?

Неожиданно он схватил протянутую ладонь и поцеловал. Невинный жест показался настолько интимным и гораздо больше сокровенным, чем все поцелуи, вместе взятые, что я страшно смутилась и неловко выдернула руку.

Тёма улыбнулся и растворился в темноте.

Устало откинувшись на кровати, я разглядывала пятно в углу — голубое страшнючее дерево. Запах краски практически выветрился.

Промокшая куртка сушилась на столе. Силы на то, чтобы подняться и сделать ежевечерние дела, не говоря уже о том, чтобы что-то забивать, скончались бесповоротно.

В дверь постучали. Я едва дотащилась, чтобы открыть. Жизнерадостная Аффа ворвалась в швабровку.

— Ну, как, хорошо прогулялась? Вижу, что досыта. Ишь, ноги не волочишь. Куда-нибудь ездила?

Я помотала головой. Язык одеревенел в тепле и отказывался ворочаться.

— Слушай! Тут такое было! — воскликнула Аффа.

Не хочу слушать. Лень.

— Ты ушла, а через два часа позвонил Мелёшин. Представляешь, Ме-лё-шин!

Я насторожилась:

— Зачем?

— Вот и я подумала, зачем? Самое интересное, откуда он узнал номер моего телефона, и что мы с тобой соседки?

Я непонимающе уставилась на девушку.

— Так вот, звонит твой Мелёшин…

— Он не мой.

— Неважно, — отмахнулась Аффа. — В общем, звонит и спрашивает, нельзя ли позвать тебя к телефону, потому что, судя по всему, своего у тебя нет. Так?

— Так, — выдавила я, не в силах отойти от изумления. Странно. Какие-то Мелёшины названивают, нервируют приличных девушек, вместо того, чтобы рисовать транспаранты для своих танцорш.

— А я ему и говорю: "Так, мол, и так, нет её, ушла гулять и не скоро вернется". Он больше ничего не сказал и отключился. Вот хам, правда? А зачем звонил, не знаешь?

— Ты у меня спрашиваешь? — потерла я лоб. Может, ему доложили о подлоге в кафе? Может, за мной уже выехали дознаватели? А что, самое время для паники.

— Погоди-ка! Когда он звонил?

— Примерно в полтретьего.

Днем Мелёшин не мог узнать о моем преступлении. Вот дает! И нигде от него не скроешься, даже в собственной комнате.

— Не знаю, что и сказать, — развела я руками.

— Да ладно. Это еще что! — доложила Аффа с сияющими глазами. — Он еще около пяти позвонил, когда начало смеркаться, и снова спросил, пришла ты с прогулки или нет. Представляешь?

Я не представляла.

— До сих пор не могу прийти в себя! — щебетала соседка. — А ты, смотрю, хорошо погуляла. Замерзла?

— В кафе отогрелась.

— Здорово. Гвозди колотить будешь?

— Неа, лень.

Аффа ушла, и не успела я задуматься над истинной причиной звонков Мелёшина, как она прибежала обратно, строя жуткие рожицы.

— Это он! — показала девушка одними губами.

— Кто он? — спросила я с недовольством, вытянув гудящие ноги на кровати.

— Мелёшин, — пояснила беззвучно Аффа и сунула телефон. — Бери же!

— Алё, — сказала я дрогнувшим голосом.

Трубка молчала. На секунду мне показалось, что Мелёшин отключился, и хотела с облегчением вздохнуть, как вдруг она ожила.

— У тебя, что, своего телефона нет? — осведомился грубо Мелёшин. Я бы сказала, рявкнул.

Было странно слушать искаженный динамиком голос.

— Уснула, что ли? — повторил Мэл.

— Нет еще.

Раздался глухой звук, словно упало что-то тяжелое.

— Я спрашиваю, ты без телефона ходишь?

— Да, — посмотрела я косо на Аффу. Та сидела с умильным лицом, пожирая меня глазами. Чему умиляться-то?

— Вчера забыл кое о чем, поэтому и звоню, — сказал глухо Мелёшин. — Теперь каждый вечер будешь отчитываться о том, что делала днем. Ясно?

Отняв от уха телефон, я посмотрела на аппарат, будто Мелёшин самолично сидел внутри, хотя он находился, черт знает, где. Каков наглец! Отчеты ему подавай! Удаленность от дрессировщика придала мне смелости.

— Письменно или устно? — поинтересовалась с ехидством. Подколку не поняли.

— Как скажу. Можешь начинать прямо сейчас, — приказал Мелёшин. — Внимательно слушаю.

А я проглотила язык. Что рассказать? Что прикрыла его фамилией другого человека, виновного с точки зрения закона и невиновного с точки зрения совести? Может, Мэл этого и добивается? Может, наш разговор прослушивают?

В общем, накручивала одну напасть хуже другой, забыв, что Мелёшин ждет. В трубке кашлянули.

— Так ведь день еще не кончился, — ляпнула я. Аффа хихикнула и прикрыла ладонью рот.

— Не страшно, — ответил Мэл подозрительно спокойно. — Я жду, и мое терпение на исходе.

— Ну… ходила гулять…

— Дальше.

— Нагулялась и пришла в общагу.

— Дальше.

— Прилегла на кровать.

На том конце воцарилась тишина.

— Дальше, — повелел Мелёшин.

— Куда уж дальше? — взорвалась я. — Лежу, пятки задрала, чтобы ножки отдохнули.

Он помолчал.

— Все?

Морозь, морозь меня, не жалко.

— А что еще? Зубы почищу, уши-ноги помою и бухнусь спать. Утомил ты меня, Мелёшин. Хотела чаю попить, да, думаю, в рот не полезет.

Показалось, будто на другом конце коротко хмыкнули.

— Предупреждаю, Папена. Если врешь, тебе не поздоровится.

Я сглотнула, наверное, громко, и Мелёшин услышал, потому что снова хмыкнул.

— Итак. Не хочешь ничего добавить? — продолжал леденить меня голосом.

Я раздумывала, что ответить.

— Нет.

— И как, хорошо погулялось? — полюбопытствовал Мэл.

Он знает о случившемся в кафе! Что же делать, что говорить? Отпираться или признать вину?