Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

За моей спиной очутился невесть откуда взявшийся стул, и мужчина помог сесть, придерживая за здоровую руку. Его озадачил поток бурных слез, и он не знал, что делать. Моя незапланированная истерика стала отдаленным последствием измывательств Мёлешина и не предназначалась для глаз и ушей преподавателя.

— У вас есть платок?

Я помотала головой. Все беды решались одним взмахом — рукавом свитера. В мою ладонь всунули большой мужской носовой платок в крупную клетку. От него вкусно пахло, и желудок тут же заурчал.

— Я не могу, — пролепетала, пытаясь вернуть тряпочку, но ее настойчиво впихнули обратно.

Вулфу сел напротив меня и изучал с непонятной досадой. Шумно высморкавшись и утерев слезы, я забегала глазами по сторонам. Смотреть куда угодно, но только не на красивое и сердитое лицо.

— Я несколько погорячился, — сказал вдруг преподаватель. — Не думал, что вы отреагируете столь… эмоционально. Старательно сдерживая хлюпанья носом — последствия затяжного плача, — я мяла платочек в руках. У меня не получится отстирать его до совершенной чистоты, коей он блистал перед тем, как коснулся моего носа.

— Генрих Генрихович попросил осмотреть рисунок на вашей руке. Поддавшись настойчивым расспросам, он рассказал о вашей роли в институте.

Я сжала платок в кулаке. Выходит, передо мной сидел специалист, которого с нетерпением ожидал Стопятнадцатый! Ну, что за болтливый декан? Осталось собрать в холле весь институт и объявить, чего уж тянуть? Вулфу заметил мое напряжение.

— Не волнуйтесь, я дал обет молчания.

Не веря ушам, подняла глаза на мужчину. Обет молчания подразумевал, что давший его тут же подавится собственным языком, едва проговорится, а если попробует изложить на бумаге, то самозадушится своей же рукой. Сие было железно, и даже щит неприкосновенности не являлся помехой для клятвы.

— Но как же… первый отдел и всё такое? — промямлила гундосо и снова высморкалась.

— Опять вы за свое, — раздраженно стукнул по колену преподаватель. — В общем так. После занятий жду вас в лабораторном крыле. Знаете, где это?

Я кивнула.

— Пятый этаж, ограниченный доступ. Чтобы вас пропустили, — Вулфу в задумчивости потер подбородок, — сделаем оттиск любого из ваших пальчиков.

Мне не послышалось? У меня на руках были не сосиски, не грабли, не щупальца, а пальчики! Я начала разглядывать их, словно в первый раз. Преподаватель протянул листок.

— Приложите к бумаге. Она запомнит.

Неловко прислонила большой палец здоровой руки к белому листу и для пущей уверенности надавила посильнее. Лист смялся, и я сконфузилась. Лицо Вулфу осталось непроницаемым.

— Генрих Генрихович настаивал на моей консультации. В ней точно есть необходимость? — спросил он у меня. — Быть может, вы нанесли временную татуировку и забыли?

Я опешила. Теперь ко всем моим прочим достоинствам еще и идиотизм добавился? Уж если многоуважаемый профессор занят, то незачем отвлекаться на малоумную студентку. Пусть лучше в свободное время любуется в зеркале своей неотразимой внешностью и наводит пробор на голове.

— Необходимости нет, — сказала, поднимаясь. Грозовая истеричная туча прошла, зато начала посверкивать сухая зарница. — Я нанесла временную татуировку и забыла.

Вулфу тоже поднялся. Мой ответ его не устроил.

— Что вы повторяете как попугайчик? Скажите, имеет смысл тратить время на осмотр?

— Нет! — ответила я обиженно. Пусть подавится своим бесценнейшим временем! Вот хотя бы займется охмурением красоток, чтобы не тратить профессорское внимание на безмозглую крыску-врушку. — Могу идти?

Видимо, мужчине не понравился подозрительный блеск в моих глазах.

— Идите. Если после занятий не появитесь в течение получаса, консультацию не получите.

— Не появлюсь, будьте уверены, — пробурчала я под нос, отвернувшись.

Опустошенная и обессиленная, я выползла из аудитории. Предстояло топать на занятие к Стопятнадцатому, а ноги отказывались передвигаться. На подоконнике сидел Мелёшин, любуясь на свой телефон. Увидев меня, соскочил и, подойдя, нахмурился. Наверное, заметил краснущие как у кролика глаза, и нос, распухший от соплей. Между прочим, сей мерзопакостный вид я заполучила по вине стоявшего напротив гиппопотама.

— Чего он хотел? — кивнул Мелёшин в сторону покинутой аудитории.

— Чего-то, — мстительно ответила, не договаривая.

— Папена… — он начал с угрозой, но я оборвала:

— Опостылели угрозы, хоть вешайся. И твои, и твоей Эльзушки-свинюшки.

— За Эльзу не беспокойся, всё улажено, — быстро вставил Мэл.

— Нету моченьки соблюдать твои правила и терпеть так называемые методы воспитания, — пожаловалась и провела по шее большим пальцем. — Скажи, что сделать, чтобы ты потерял интерес, а?

Мелёшин поджал губы:

— И правда, зачем ношусь с тобой как со списанной торбой? Вот кстати, сегодня Касторский опять предлагал отдать тебя. Намекал, что ты отбилась от рук и без моего разрешения спишь, с кем попало.

Я открыла рот, да так и захлопнула. В голове зашумело, а Мелёшин продолжил, как ни в чем не бывало:

— Знаешь, что бывает, когда бросают обвинение в небрежной дрессировке? Тогда спор решают в парке, тремя заклинаниями на выбор. А у меня нет особого желания мараться. В следующий раз попросит — отдам. Слышал, Касторский любит "удавку" и заставляет прислуживать на коленях. Если тебе по нраву мой вариант, можешь в любой момент уйти к нему или к кому-нибудь другому. Не держу.

С каждым последующим словом безнадежность опутывала меня тугими витками уплотнявшегося кокона. Оставалось умереть в ловушке, задохнувшись.

— А можно просто уйти? К самой себе, например? — спросила я с надеждой.

— Можно. Если отобьешься в парке. Своё имя придется отстаивать самой.

Опустив голову, я ковыряла носком сапога царапинку на полу. Свою честь мне подавно не защитить, а Мэл дал ясно понять, что ему не нужны проблемы из-за меня. Но хлыст старосты, маячивший на горизонте, пугал безумно.

— Я не спала с Капой!

— Надо же, — усмехнулся Мелёшин. — И как вы оказались в одной постели? Комнаты перепутали?

— Мы напились, а потом Капа отрубился.

— А спихнуть с кровати не судьба?

— Он же тяжелый как мамонт, как его сдвинешь?

Зеленые ободки в глазах Мелёшина блеснули и погасли.

— Ладно. На будущее звони сразу, если случится что-нибудь непредвиденное.

— Но как? — взъерепенилась я.

— Изыщи способ. Предупреждаю, еще раз случится так, что Касторский выставит меня дураком, этот раз будет последним. Поняла?

Я опустила глаза. Куда ни кинь, всюду клин. Получается, Мелёшину надо сказать спасибо за его экзекуции? За то, что изысканными наказаниями он спасает меня от изувера Касторского?

— О чем Альрик беседовал я тобой?

— Какой такой Альрик? — нахмурила я лоб.

— Символистик хренов, — кивнул Мелёшин в сторону аудитории.

— Не твое дело.

— По-хорошему советую, держись от него подальше.

— Мелёшин, ты сыплешь угрозами как из рога изобилия. Я уже устала бояться.

— Бойся не меня, а его фанаток. Если выделит тебя, как Стопятнадцатый, — усмехнулся Мэл, — готовься к тому, что однажды в темном углу отделают, и родная мама не узнает.

Мама меня в любом виде не узнает. Она восемнадцать лет дочь не видела.

— Не волнуйся. Как Стопятнадцатый, он меня точно не выделит.

Неожиданно Мелёшин схватил меня за локоть. Хорошо, что за здоровую руку ухватился, а то я бы взвыла на весь этаж.

— Что он тебе сделал?

— Ничего.

— Ничего он не сделал… — пробормотал Мэл. — Он к тебе прикасался?

— С чего ты взял? — пожала я плечами и, наверное, покраснела.

— Ты бы еще короче юбку одела! — выпалил Мелёшин. — И задницей посильнее виляла!

Это моя-то юбка короткая? Да она ниже коленок на целых пять сантиметров. Я специально замеряла.

— Козел! — отпихнула его и побежала прочь, не оглядываясь.

Это могла быть 18.1 глава

В приемной деканата оказалось стабильно пусто, а на двери кабинета Стопятнадцатого болталась пришпиленная записка: "Папене — занятия отм, завтра по расп". Прозвенел звонок и, сверившись с часами, я удовлетворенно отметила, что они шли с отличной точностью.