Предновогодье. Внутренние связи (СИ)

Я смотрела на него, и в памяти снова всплыли обидные слова. Неожиданно Мэл развернулся ко мне и громко спросил:

— Что, не можешь налюбоваться?

Вокруг захихикали и начали перешептываться. Я сначала смутилась, но вовремя сообразила и продолжила диалог в той же манере:

— На что любоваться? У тебя ширинка расстегнута.

Народ оживился. Один парень толкнул другого в бок, кивнув на Мэла. Однако последний не стушевался.

— Это вряд ли, — выдал с ухмылкой. — Я всегда проверяю сбрую, особенно после длительных скачек.

Кто-кто на соседних рядах солидарно присвистнул, один из парней уважительно показал большой палец. Девчонки ахнули и принялись сплетничать. Я не нашлась что ответить, а Мэл отвернулся. Он опоздал, потому что весело провел время, кувыркаясь в чьей-то постели. Жеребец.

Хотела пожелать Мелёшину, чтобы не обломал копыта от частых забегов, да в дверях появился господин Ромашевичевский, по-прежнему высокий, худой и с неизменным фирменным шнобелем.

— Приветствую, — обратился к аудитории, хотя на его лице не отразилось и капли радушия. — Сегодня на семинарском занятии заслушаем доклады по теме: "Яды в снадобьях". При оценке ваших знаний будут учитываться качество подготовки и активность при обсуждении.

Первым вышел к доске мальчик-одуванчик. Он переминался с ноги на ногу и чувствовал себя крайне неуверенно.

— Через два дня состоится новогодний праздник, а я не решаюсь пригласить ее. Что делать? — спросил он с отчаянием.

Я удивилась. Весьма необычное начало для доклада.

— Она не обращает на меня внимания, и боюсь, что не вынесу отказа. Но мне очень хочется пойти с ней на вечер! — продолжал изливать душу мальчик-одуванчик.

Ромашевичевский благосклонно кивал, слушая. Аудитория шуршала конспектами, словно студентам каждый день рассказывали о сокровенном, стоя у доски. Никто из присутствующих не отреагировал на вопль несчастного влюбленного. Так и задумывалось?

Я протерла глаза и пошерудила в ушах.

— Составы на основе цикуты широко применяются в медицине: от заживления ран до регенерации отдельных органов, — рассказывал докладчик. — Основным условием успеха является правильно рассчитанная дозировка и точное введение напрямую к поврежденным тканям.

Прослушав информацию о коварстве цикуты, перемежающееся стенаниями нерешительного юноши, я пришла к выводу, что начались слуховые галлюцинации. Ой, беда мне, беда.

После мальчика-одуванчика на сцене появился крупный упитанный парень.

— Вторую неделю боюсь сказать отцу, что нашел за шкафом его заначку и проиграл, — пробубнил он уныло. — Молюсь каждый день, чтобы он не вспомнил о ней, иначе мне кранты.

Я опять потерла глаза и освежила слух.

— Использование яда кураре в базовых рецептурах направлено, в основном, на успокоение нервной системы. Но известны составы, в которых кураре применяется для усиления осязательных ощущений.

Понятно. Парень докладывал о чувствительности носа и рта к различным концентрациям яда, не забывая о грозящем ему отцовском харакири.

Выступили еще несколько докладчиков, и я узнала много познавательного из жизни своих однокурсников, вернее, об их скрытых чаяниях. Что-то невероятное! Похоже, Морковка не ошиблась, и началась вторичная реакция.

Сильное впечатление произвело на меня выступление Эльзы, сообщившей о невероятной пользе стрихнина.

— Старый пень еще попляшет! — воскликнула она с ненавистью, и Ромашевичевский кивнул, соглашаясь. — Напрасно он посмеялся над моим доверием.

Настоящая драма! — заслушалась я, решив не прочищать слуховые и зрительные каналы. Эльза сообщала о многочисленных стрихнинных настойках, в промежутках обещая отомстить какому-то гнусному обманщику, бывшему гораздо старше ее. Аудитория даже поспорила о том, что эффективнее — наружное или внутреннее применение стрихниновых снадобий.

Я же смирилась с неизбежными галлюцинациями, мечтая об одном: чтобы меня не вызвали к доске, потому что язык вдруг потяжелел и стал неподъемным.

А потом уверенным шагом вниз спустился Мелёшин.

— Посмотри на меня, Эва! — начал он. От неожиданности я вздрогнула и завертела головой по сторонам. Может быть, показалось? Одни студенты опустили головы к тетрадям и писали, другие слушали. Преподаватель перелистывал реферат Эльзы. Словом, умиротворенная картина обычного семинарского занятия, если бы не одно "но". Мэл проникновенно продолжил, сообщив присутствующим:

— Скучаю по тебе и не могу забыть нежность твоих губ. Люблю смотреть, как ты смущаешься и краснеешь. И когда злишься, тоже люблю.

По мере того, как он говорил, мое лицо вытягивалось от изумления. Это обо мне? Ничего себе галлюцинации.

Никогда не слушала с таким вниманием, как сейчас. Но в отличие от других, Мэл не разбавлял сообщение об убийственных дозах пчелиного яда вставками о своих мечтах. Лишь в конце, когда я отчаялась услышать что-либо интересное, он проговорился.

— Хочу повторить с тобой. Как тогда, в библиотеке. Доклад окончен.

— Отлично, — похвалил препод. — Чувствуется серьезный подход к делу. Видно, что перелопачено немало источников.

У меня колотилось сердце, и стоял гул в ушах. Краем глаза я отметила, что Мелёшин с невозмутимым видом вернулся на свое место. Кое-как успокоившись, принялась искать объяснение звуковым миражам. Вероятнее всего, в речах выступавших воплотились мои разнообразные фантазии, исказившись странным образом. Касаемо Мелёшина дело было швах. Это не он скучал и мечтал о повторении острых библиотечных ощущений. Это мое подсознание рвалось к нему, несмотря на грабли, которыми я неоднократно получала по лбу в столкновениях с Мэлом.

Прозвенел звонок, занятие кончилось, и студенты утекли из аудитории. Я терла лицо в надежде, что обменные процессы хотя бы капельку ускорятся, и вторичная реакция после типуна рассосется быстрее.

— Притомилась слушать ушками? — раздался насмешливый голос. — И ходить ножками тоже?

Мелёшин стоял тремя ступеньками ниже, вполоборота к выходу.

— И языком устала работать? — продолжал донимать.

— Устала. — Получилось невнятно и глухо, потому что язык действительно ворочался с трудом.

— Смешно говоришь, — ухмыльнулся Мелёшин, а я начала собираться. — Видел, что в холле Рябушкин аннулировал свое право. Ты быстро сориентировалась. Значит, теперь сама по себе?

— Значит, так, — сказала нечетко.

— Папена, что у тебя с языком? — нахмурился Мэл.

— Не твое дело, — выговорила длинную фразу и отвернулась, выбираясь из-за стола.

— Поэтому ты сегодня не ходила на обед? Обычно по десять тарелок с раздачи приносишь, — допытывался Мелёшин.

Значит, он выглядывал меня в столовой, чтобы проверить, кинусь ли по старой памяти убирать за ним поднос.

— Не поэтому, — я пыталась обогнуть Мэла. Пустой номер.

— Тогда почему?

— По кочану.

— Хамишь? — начал заводиться Мелёшин. — Кстати, когда собираешься обменивать книжки? Они пролежали дыру в моем багажнике.

— Учебники верну, но обменивать больше не буду, — сказала я не лучше картавого бухгалтера.

И правда, зачем мне Мелёшин, если теперь могу свободно выносить книги из библиотеки, и не нужно прятаться по вечерам в каморке с халатами, рискуя попасться в расставленные ловушки.

— Причина? — сузил он глаза.

— Без тебя справлюсь. Потому и разрываю уговор, — сообщила я, едва двигая языком.

Мелёшин оперся руками о соседние столы, загородив дорогу.

— Вот, значит, как? С кем-то другим вступила в долю? С кем? С Рябушкиным? Что он пообещал? — Я замотала головой. — Тогда с кем? Думаешь, не узнаю?

Я молчала, пялясь на носки сапог. Неожиданно Мелёшин отстранился.

— Значит так. Ты немедленно отнесешь мои учебники в библиотеку, — велел в приказном порядке.

— Сейчас? Скоро же занятие.

— Сейчас. Мне осточертело бояться каждого шороха из-за незаконного хранения книг.

— Давай после занятий, а?