Авторитет

Сергей вышел из ментовского корыта, юркнул в теплый салон внедорожника и, круто взяв с места, влился в редкий поток бегущих по ярко освещенной улице автомобилей.

– Все нормально? – погладив его по щеке тыльной стороной руки с улыбкой спросила Вера. – Я, честно говоря, уже за тебя испугалась. Видел бы ты выражение своего лица, когда выходил из машины. В голливудских боевиках с таким каменным лицом бывают только злодеи.

– Брось, какой из меня, калеки, злодей?! – усмехнулся Рублевский, все еще видя перед глазами свой почти неотличимый от оригинала фоторобот. – Я теперь даже мухи не обижу.

– Ой, – спохватилась актриса, – Сереж. Я совсем забыла тебе назвать свой домашний адрес! Нам в Уткину Заводь. Там, за мостом, нужно будет свернуть направо.

– Не продолжай. Я знаю, куда ехать. На твоем закрытом стеклопакетами балконе стоят завернутые в полиэтилен горные пластиковые лыжи «фишер». Угадал?

– Знаешь, Сережа. У меня такое ощущение, что в ближайшем будущем меня ждет еще много всяких сюрпризов, – призналась Лиховцева. – И они уже начинаются.

– Привыкай, – улыбнулся Рублевский, свободной правой рукой обнимая Веру. – И, пожалуйста, ничего не бойся. Я рядом.

– Вот уж действительно! – иронично заметила актриса. – Нет более безопасного места, чем рядом с тайным агентом. – Прильнув к Рублевскому, актриса чмокнула его в щеку. – Ваша фамилия, сударь, случайно не Бонд? Джеймс Бонд?!

– Мимо, – качнул головой Сергей. – Бонд – англичанин. Кокни. А моя настоящая фамилия… называть ее не буду, в узких кругах она и так широко известна… досталась мне в наследство от прадеда-пшека. Звали его Збигнев. Жил он в Варшаве и еще при последнем царе-батюшке, Николашке, владел заводами-газетами-пароходами по всей Польше. Короче, как сейчас принято говорить, был самым что ни на есть тамошним олигархом. Чистая правда, между прочим. Не веришь?

– Верю, верю. Иначе бы откуда у тебя взялось такое породистое, просто-таки, аристократическое лицо?

Вера поцеловала Рублевского. Предупредила, хитро прищурившись:

– Если завтра утром ты снова исчезнешь, мерзавец этакий, клянусь – я тебя из-под земли достану. И тогда – берегись. Будешь знать как разбивать сердце невинной девушки. Понял шутку юмора? Правнук олигарха.

– Я не исчезну, малыш, – вздохнул Рублевский. – Разве что…

– Что? Опять?!

– Разве что убьют. При моей работе это возможно. По скорее сам надоем. И тогда ты меня банально прогонишь. Веником.

– А вот фигушки! Первого не дождетесь, а на второе даже не надейтесь! – Вера мягко потерлась кончиком носа о щеку Сергея. Прошептала, глядя в заляпанное дорожной грязью ветровое стекло:

– А может быть, я вообще обнаглею и замуж за тебя, будущего генерала, захочу. Потому что если я кого-нибудь по-настоящему люблю, то это – на всю жизнь.

Рублевский не ответил. Лишь нащупал руку Веры и крепко сжал. В горле капитана ФСБ словно застрял комок. Перед его предательски повлажневшими глазами вдруг встали родители, жена и дети, погибшие во время войны в Приднестровье от рук обдолбанных молдавских отморозков, выстреливших в окно стоящего на самом берегу реки мирного дома из ручного гранатомета. Когда-то в прошлой жизни, перед венчанием в тираспольском православном храме, он, тогда еще юный, только-только надевший офицерские погоны лейтенант, говорил своей будущей жене Марине точно такие же слова: «Верь мне. Если я люблю – то это на всю жизнь». Но жизнь, а точнее – смерть и война, превратила эти слова в прах. Вместе с пятью самыми дорогими на свете существами. С тех пор минуло десять лет. До недавних пор Рублевский был уверен, что страшная трагедия навсегда лишила его возможности полюбить другую женщину. Но, похоже, время действительно лечит и после вызванной чудовищным потрясением многолетней паузы дает человеку еще один шанс обрести счастье.

Кто-то из известных американских актеров, то ли Роберт Де Ниро, то ли Марлон Брандо, однажды в шутку сказал, что самое большое удовольствие – это в плохую погоду сидеть в собственном теплом доме, в кресле-качалке, возле уютно потрескивающего камина, пить шотландское виски, курить кубинскую сигару, смотреть красивый эротический фильм и гладить лежащую на коленях пушистую сибирскую кошку.

Стекла в окне, задернутом белой прозрачной тюлью, слегка задрожали, когда очередной раскат столь редкого для середины ноября грома прокатился по спальному микрорайону, расположенному на самой окраине города, в местечке с сохранившимся еще со времен Петра красивым названием Уткина Заводь. Вполне возможно, что в те стародавние времена, когда новая столица Российской империи не разрослась еще до нынешних размеров и граница города, охраняемая казачьими разъездами, проходила где-то в районе Балтийского вокзала, здесь, на протекающей рядом Неве, действительно в изобилии водились утки. Но это было когда-то. А сейчас на берегу реки, в пяти минутах ходьбы от обычной двенадцатиэтажки, за бесконечным каменным забором и красными железными воротами расположилась Аварийно-спасательная партия ВМФ, возле бетонного пирса которой, в мутной, с кляксами мазута и плывущими по поверхности «бычками» и презервативами, невской водичке стояли несколько выкрашенных серой краской рейдовых водолазных катеров.