Эпилог (СИ)

— Конечно, ты, — отвечаю я и затыкаю недовольство мужа поцелуем.

Когда истекают положенные пятнадцать минут, точнее, восемнадцать, настроение Егора заметно улучшается. Ему удается с третьего раза завести машину. "Каппа" дергается, и двигатель ревет.

— Гроб на колёсиках, — ворчит муж. — Ничем не лучше осла. Хочу — иду, хочу — стою.

Он ведет автомобиль осторожно, но быстро приноравливается к езде на доисторическом транспорте. Поворот и вправду опасен: дорога сужается, а слева крутой обрыв. Поодаль стоит Тёма и разговаривает с возницей, едущим из Магнитной. Подвода возвращается в Няшу-Марь.

— В десяти километрах — свежая осыпь, — говорит наш проводник, усаживаясь на место водителя. Егор с радостью бы порулил, но не решается оставить меня в одиночестве на заднем сиденье.

— А мы проедем? — спрашиваю с тревогой. Массовая осыпь сродни обвалу. Может перегородить дорогу обломками горной породы, и потребуется немало времени и средств, чтобы расчистить путь.

— Проедем. Сход небольшой, по мелочи.

Сход действительно небольшой, но камни усеяли дорогу. С невольным страхом посматриваю на скалу. Жалкие прутики березок умудряются расти на пятисантиметровых пятачках.

Тёма изучает препятствие, убирая острые и большие камни. Встречная телега прошла, расчистив путь, но колеса "Каппы" шире и уязвимее, а днище — ниже. Машина должна проехать ровнехонько по импровизированной колее. Егор тоже приценивается.

— Эва, отойди в безопасное место, — велит мне, оглядывая каменистый склон. — Смотри, как пить дать, пропорет днище, — показывает Тёме.

— Козлина, — ругается тот, пытаясь сдвинуть камень — один из самых крупных на дороге.

— Отойди, — говорит Егор и делает пассы, создавая leviti airi[47] — непростое заклинание, требующее концентрации внимания. Камень подскакивает в воздухе, и муж отбрасывает его в сторону.

— Круто, — заключает Тёма с уважением, но не возносит дифирамбы, а продолжает: — Будешь направлять.

Он садится за руль, а Егор пятится, показывая, как лучше и безболезненнее миновать опасный участок.

Наконец, препятствие преодолено, и мы садимся в "Каппу". Дорога по-прежнему неровная из-за камней, закатанных колесами в грунт. Едем, едем, и моему взору открывается величественная перспектива гор, каждая из которых выше другой. Зеленые пики освещены солнцем.

— Что это? — показывает пальцем Егор. — Синё там.

Вдалеке небо гораздо насыщеннее, чем над нашими головами. Синева сгущённее и плотнее.

— Там идет гроза, — поясняет Тёма. — В горах не пойми как. То светит солнце, то дождь зарядит. Но мы должны доехать без проблем. В моем расписании дождь не запланирован.

Не могу удержать улыбку. Егор хмурится, и я хватаю его за руку, посылая воздушный поцелуй. Люблю тебя, ревнивый мой! Муж поджимает губы, но затем хмыкает.

О том, что в горах далеко небезопасно, говорит размытая дорога. Пару раз мне приходится выбираться из машины, а Тёма осторожно ведет "Каппу", чертыхаясь на гребнях засохшей грязи. Во время дождя поток воды сошел с горы, найдя короткий путь.

Макушка противоположной горы черна. На вершине, словно вздыбленные волоски, торчат стволы обугленных деревьев.

— Во время грозы жахнула молния, и пошло полыхать, — поясняет Тёма. — Видите, сгорело немного, потому что ливанул дождь. А попадаются места, где склоны выгорают подчистую.

Несколько раз "Каппа" пересекает ручейки, бегущие с гор, и опять Тёма выходит из машины, разведывая путь.

— Запаска-то есть? — спрашивает Егор. Он поднимает со дна камень с острыми краями и отбрасывает в сторону.

— Есть. Но я везучий. Сколько ездил, а ни разу не пропорол, — отвечает Тёма весело.

Доезжаем до мелкой, но широкой речушки — метров пять или около того.

Опускаю руки в воду и умываюсь. Она кристально прозрачна — виден каждый камушек. Не удержавшись, пью, сделав ладонь лодочкой.

— Эва, вода ледяная, можешь заболеть! — кричит Егор. Он босиком, штаны подвернуты до колен. — И кипятить нужно.

Тёма смеется:

— Пей так. Вода чистая. Обычно муть идет после дождей.

— Вода надолго поднимается? — спрашиваю, усаживаясь на валун. Если ранее встреченные ручейки журчали, то речка с шумом перекатывается по камням.

— Когда как. Часто идет на спад через двое-трое суток, — отвечает парень.

Мы кушаем, устроившись в тенёчке, и запиваем речной водой. Укладываюсь на траву и потягиваюсь. Благодать! В небе кучевые облака, светит солнце, но нет той изнуряющей жары, что допекала в Березянке.

Мне надоедает лежать, и я обхожу окрестности, изучая местную флору, пока мужчины осматривают дно и обсуждают, как лучше проехать. Помимо тысячелистника, зверобоя, осоки и ромашек замечаю желтые "солнышки" девясила, фиолетово-желтые цветоносы Иван-да-марьи, белые свечки донника. Забираюсь выше по склону и обнаруживаю дикую черную смородину с полузрелыми ягодами. Торопливо набиваю рот — не от жадности, а потому что захотелось, до дрожи и повышенного слюноотделения. И сразу же бухаюсь на колени, разглядев в траве кустики клубники. Ползаю, ем. Ммм, вкусно.

— Эва! — кричит муж с тревогой.

— Я здесь! — поднимаюсь и спешу к стоянке. — Вот, попробуй, — протягиваю ладошку со слипшимися ягодками.

Егор страдальчески морщится, но послушно открывает рот. Он решил, что меня обидит его пренебрежение. И я почти обижаюсь, но тут же остываю, потому что муж ест с удовольствием, гоняя ягодки во рту и выжимая вкус.

Егор запретил мне переходить речку на своих двоих и переносит на руках, осторожно ступая по камням, чтобы не поскользнуться и не упасть в воду с нелегкой ношей. На другом берегу он получает благодарный поцелуй. Мой герой!

Теперь черед машины. Егор опять показывает путь, жестикулируя, а Тёма осторожно ведет "Каппу". На этот раз удача отвернулась от парня, и он пропорол колесо. Ругаясь, Тёма достает домкрат и запаску. Однако он не унывает, несмотря на прокол и вынужденную задержку.

Егор крепится, демонстрируя пофигизм и безразличие, но, в конце концов, не выдерживает и склеивает камеру с помощью agglutini[48]. Края неровного разреза, оставленного острой кромкой камня, на глазах подплавляются и затягиваются, образуя малозаметный шов.

— Уважаю, — говорит Тёма, протягивая руку, и муж, помедлив, отвечает пожатием.

Он выглядит утомленным. Как-никак, agglutini — заклинание третьего порядка, и, берясь за склеивание, нужно правильно рассчитать радиус действия, чтобы вконец не запортить камеру. К тому же, под рукой нет амулетов и оберегов, повышающих выносливость и предотвращающих отдачу.

Обрадованный Тёма споро накачивает и устанавливает колесо, закручивает болты, а Егор помогает. Вдвоем с мужем они обмываются, раздевшись по пояс.

— Гошик, замерзнешь, — беспокоюсь я. В речке холоднючая вода, сквознячок продует — и абзац. Что делать без лекарств?

— Пусть закаляется, — ухмыляется Тёма весело. — Пригодится.

До меня доходит, что ближайшая аптека находится за сотни километров отсюда, а чудо-клиника Севолода — не намного ближе. И до комендатуры добраться не так-то просто. Боже, как люди здесь живут? — охватывает паника.

Тёма заливает в бензобак содержимое последней канистры. Мы загружаемся в машину и едем дальше, вернее, ползем вверх и ввысь — медленно, но неуклонно. От паров бензина, просочившихся в салон, меня начинает подташнивать, и я высовываю голову из окна.

— А что делают на Магнитной? — интересуется Егор.

— Варят железо, льют и куют, — отвечает Тёма. — Все изделия из металла, что есть на побережье, изготовлены на Магнитной, за редким исключением.

— Неужто и гвозди? — хмыкает муж.

— И гвозди. На побережье есть традиция. Когда рождается ребенок, ему дарят ложку, вилку и нож. Здесь металл высоко ценится. Еще в Магнитной раздолье для каменотесов.