Эпилог (СИ)

— Мам, прости меня, — обняла я её.

— Каждый день отец проклинал себя за то, что подвигнул людей на мятеж, — сказала она уставшим голосом.

— Они знали, на что шли. Никто не предполагал, что недовольство закончится подобным образом! — запротестовала я.

— Но не отец. Ведь он был провидцем, — ответила мама горько. — Дар подвел его.

— И всё равно горжусь им, кто бы что не говорил — заявила я упрямо. Да, горжусь!

Гости — это хорошо, но жизнь не стоит на месте. Мама и так запустила хозяйство, дожидаясь нас, поэтому требовалось нагонять упущение. Назавтра она решила прополоть огород, а я затеяла стирку. Нечего копить грязное белье и ждать, когда зарядят дожди. К тому же, нужно учиться стирать с распаренной золой. Нагреем воду в бане, а полоскать будем на речке.

— Гош, помоги передвинуть бочку, — позвала я мужа, выглянув из предбанника, и Егор охотно согласился. Перетаскивание затянулось на добрых двадцать минут. Точнее, бочка переместилась быстро, а остальное время мы посвятили друг другу. Помимо всего прочего нацеловались до опухших губ.

Заправив футболку, муж водрузил на плечо таз с отжатыми вещами.

— Пошли, киса, прогуляемся до бережка, — приобнял меня за талию. — Там мно-ого интересного.

Вывернули мы из-за угла дома, а у калитки — мама. Да не одна, а с каким-то бугаем. За оградой внедорожник — тот, что стоял на приколе у здания Совета. Мама мнет платок в руках, нервничая, а бугай, заметил нас и уставился немигающе.

— Постой здесь, Эва, — велел муж, опустив на траву таз с постирушками, и направился к калитке.

Разве ж могу я оставаться в стороне, когда к нам пожаловали гости? Подошла к Егору и прижалась. И мама рядом.

Мужик рослый, рыжеватый. Стрижка короткая, щетина двухдневная, это я на примере Егора научилась определять. Смотрит на нас изучающе, внимательно. И одет иначе, то есть, как мы с мужем, не по-здешнему. Ботинки на высокой шнуровке, темная футболка, костюм из камуфляжной ткани. Под расстегнутой курткой виден край кобуры.

— Ну, здравствуйте, — сказал незваный гость. — Занесло вас, однако.

— Занесло, — признал Егор вежливо.

— Насколько я понимаю, вы и есть Мелёшин Егор Артёмович? — незнакомец сощурил глаз. Обычно так прищуриваются, когда метят с точным выстрелом.

— Он самый, — не стал отпираться муж.

— А что ж вы, Егор Артёмович, игнорируете правила? Или вас не предупредили? — посмотрел гость на маму, и она съежилась под тяжелым взглядом.

— О чем? — влезла я, взяв маму за руку.

— О том, что новоприбывшие обязаны незамедлительно обратиться в Совет округа для регистрации и соблюдения прочих формальностей. А вы… — неприятный тип обвел окрестности скучающим взором, — … пятые сутки уклоняетесь от распорядка.

— Не знал. Не предупредили, — ответил Егор. — Сейчас поедем или до завтра потерпит?

— Потерпит, — согласился мужчина. — Не забудьте свои документы и… супругу.

Напоследок обозрел нашу троицу, сел во внедорожник и тронулся неторопливо. А мама судорожно вздохнула.

47

А потом игра в дачную жизнь закончилась, и началась жизнь деревенская, физически затратная. Покончив со стиркой и прополкой, мы отправились к деду Митяю. Поскольку общейка — дело совместное, то и труд — коллективный, а по отдаче и результат. А у Дмитрия Ионовича созданы все условия: и птичник есть, и погреб, и сарай, и сеновал, и амбар, и клеть для слесарных и хозяйственных работ. И пусть дерево посерело от времени, постройки добротные и не протекают.

Но сперва я наведалась к Тамаре, вдове. Муж намылился сопровождать меня в качестве группы поддержки, поэтому пришлось отговаривать его долго и упорно. Тамара — одинокая женщина с двумя детьми и, к тому же, невидящая, — убеждала я. Единственный вред, который она сможет мне причинить, — словесный. Например, вздумает оскорбить.

— Гош, я прожила на белом свете больше двадцати лет, не зная о синдроме. И ничего, справлялась. А здесь вообще раздолье. Висоратов на побережье — по пальцам пересчитать. Для защиты у меня есть Коготь Дьявола, — покрутила рукой, напоминая о кольце.

Егор согласился с большой неохотой. Он силился найти достойную причину, чтобы не отпускать меня в одиночку, но так и не придумал.

Дочки Тамары обирали гусениц с капусты, а хозяйка обтяпывала картофельные кусты, с натугой разгибаясь и подолгу отдыхая.

— Потянула спину, — пояснила она на вопрос о причине болей. — Сено ворошила да в копну сгребала. Без Данилушки-то совсем тяжко, на нём всё хозяйство держалось. Ума не приложу, что делать. Дров в обрез, сена заготовлено мало. В общейку не возьмут, о ней по зиме сговариваются. Да и кому нужна обуза? — кивнула она на дочек. — В Магнитке ценятся мужские руки.

— Попробуйте с дедом Митяем скооперироваться… объединиться, — пояснила я непонятное слово.

— Совестно мне. Старики и так из последних сил тянут хозяйство. А меня брат зовет в Русалочий, ткачихи там нужны. Но разве ж уедешь вот так, с бухты-барахты? Жалко бросать нажитое, а перевозить не на чем. Пока уборочная не кончится, голова не даст подводы.

— Вот увидите, всё наладится. Нужно немножко потерпеть. Соберут урожай и выделят вам транспорт.

— Да, конечно, — согласилась Тамара с воодушевлением. — Мы подождем.

— Я могу сварить мазь. Компресс на спину должен помочь. А если носить его, не снимая, боль пройдет быстрее.

Женщина было обрадовалась, но покачала головой отрицательно:

— Спасибо. Но мне взамен и предложить-то нечего.

— А ничего и не нужно, — заверила я. — Разве что кусочек жира или сала. На нём и замешаю. — И добавила, видя, что Тамара посматривает с сомнением: — Если надумаете, принесите маме. Постараюсь сварить как можно быстрее.

Самонадеянное заявление. Я и окрестности-то толком не обошла в поисках необходимых трав, но почему-то уверилась, что компоненты для снадобья с легкостью найдутся поблизости. Главное, переработать их с умом.

— Молодчинки, девочки. Мамины помощницы, — похвалила я на прощание девочек, вызвав их смущение.

А дел у деда Митяя немерено. Не успеваешь сделать одно, как принимаешься за другое. Неспешно, минутка за минуткой, время течет, и работа помалу спорится. Размокают бочонки, приготовленные для солений. Вяжутся веники из веток березы, ракиты и рябины. Собирается вишня и раскладывается на противнях для сушки. Смородиновое повидло томится в печке. Продолжаются огородные заботы. Доятся козочки, и в маминых умелых руках постепенно наполняется кувшин с широкой горловиной. Мне доверяют взбить масло. Настоящее сливочное масло, которое на Большой земле я покупала в магазине. Дают маслобойку, показывают, как тюкать пестиком, и мучения начинаются. С непривычки отваливается рука, а до масла еще шагать и шагать. Софья Николаевна нахваливает мою старательность, а дед Митяй прячет улыбку в усах. У него густая кучерявистая борода до ключиц, захватившая щеки. Сам он сух телом и невысок росточком. При ходьбе пришаркивает и заметно сутулится, но на удивление бодр, сохранил силу в руках и остроту зрения. А вот зубов не хватает. Дмитрий Ионович любит подтрунивать, особенно над молодежью в лице меня и Егора. Но поддевает шутя, беззлобно. Сейчас он занят тем, что обрабатывает шкурку освежеванного зайца, попавшего намедни в силки. При виде окровавленного ножа, срезающего остатки мяса и сухожилий, меня начинает мутить, и я поспешно отворачиваюсь.

— Добрый будет ужин, — говорит дед Митяй, натягивая вычищенную шкурку на деревянную правилку. — Софьюшка пообещала тушёного зайца в сметане. Слижете пальцы от вкусноты, — подмигивает мне, я и сглатываю, представив незавидную долю ушастика, накануне весело скакавшего по лугам и не подозревавшего об уготованной участи. Бедный зайчик!

Но дед Митяй не согласен с пацифизмом в отношении лопоухих, наносящих ощутимый урон огородным посадкам. В этом году — настоящее засилье зайцев, и Дмитрий Ионович активно борется с ними.