Эпилог (СИ)

Потрясение от предложения Мэла переклинило клеммы в извилинах и вогнало в ступор. А Мэл, не став дожидаться ответа, повернул руль к воротам. Глазок видеокамеры прогулялся вдоль машины, и створки медленно расползлись в стороны.

Мама-мамочка, дай мне сил пережить этот ужасающе длинный день.

Мэл скучал по родительскому дому. Причем сильно скучал, хотя старался не показывать. За Мэла сказало нетерпение, с коим он подъехал к крыльцу и помог мне выйти из автомобиля, не дожидаясь, когда спустится со ступенек встречающий нас мужчина. Мэл поздоровался с ним рукопожатием:

— Привет, Коста. Сто лет, сто зим. Мы ненадолго. Пусть здесь постоит, — кивнул на "Турбу" и представил меня: — Это Эва. Кто дома?

Мужчина вежливо поклонился мне. Он был в брюках и в футболке, несмотря на прохладный день, соответствующий последним числам октября.

— Никого. Все разъехались.

— А Маська?

— Уехала утром на занятия и до сих пор не вернулась.

Мэл вздохнул с невольным облегчением, а следом выдохнула и я. Конечно, порыв Мэла был спонтанным, но если бы мы натолкнулись на кого-нибудь из родственников, у него имелось в запасе оправдание: показать мне родительский дом.

А дом был роскошен, как и парк со стрижеными газонами и деревьями, с аккуратными щебневыми дорожками. К двухэтажному особняку вели ступени, расходившиеся по окружности в разные стороны, но одинаково приводящие к парадному входу. Палевые стены, вишневая черепица, балконы, "грибочки" вентиляционных шахт… И окна, окна… Ужас, сколько окон. И все их нужно мыть.

Парк впечатлял выверенной геометрией форм. Мэл бегал здесь ребенком, расшибал коленки, лазил по деревьям, стрелял в воробьев заклинаниями…

Коста покинул нас, уйдя по своим делам.

— Ищешь песочницу, в которой я играл? — ухмыльнулся Мэл, обернувшись. Он успел потянуться, разминая мышцы, и теперь оглядывал окрестности, опершись о невысокую ажурную оградку.

— Ты здесь родился?

— Ну, родился я в клинике акушерства и гинекологии. А сюда мы переехали, когда мне было шесть лет. Пойдем, покажу дом, — Мэл отворил стеклянные двухстворчатые двери, приглашая, но я замялась.

— Мы ненадолго, — успокоил он.

Хорошо бы. А еще лучше уехать до возвращения родителей Мэла.

И нога с неохотой переступила порог.

— Сколько здесь комнат?

— Зачем тебе?

— Сколько? — не отставала я.

— Пятнадцать, — ответил он после паузы. — На первом этаже — гостиная, кабинет, бильярдная, две столовые, кухня, два салона. На втором — спальные комнаты.

Мэл показывал, и я замирала в восхищении. Прекрасные интерьеры: люстры, камины, ковры, зеркала, картины, шторы, мебель… Безукоризненная чистота. Элегантность, утонченность, немалый достаток. Лощеный уют, к которому приложила руку мама Мэла.

Бедный столичный принц. Как он умудряется жить в общежитии при минимуме удобств? Наверное, ночами ему снится утерянный комфорт.

— Пойдем, покажу свою комнату, — Мэл потянул по витой лестнице и по ходу движения пояснял, показывая на двери: — Эта пустует. Эта — бывшая Глеба, теперь пустует. Эта — Маськина. Эта — родителей. Эта — бывшая Альбины, пустует. А это моя. Проходи.

В его комнате можно было преспокойно кататься на велосипеде. Просторно, высокий потолок, три окна с опущенными жалюзи. Гардеробная во всю стену. И в ванной два окна. А интерьер неожиданный. На светлом фоне — темная мебель. Минимализм линий. В комнате чисто, без следов пыли. Значит, здесь регулярно убирают. Зато над кроватью — не двуспальной, но достаточной широкой — окно, занимающее добрую четверть потолка. Получается, лежишь, смотришь вверх, а перед глазами — небо. Здорово, наверное, наблюдать, как стучит каплями дождь или падает снег.

— А… — от удивления я растеряла речевой запас. — Значит, по утрам тебя будило солнце?

— Между стеклами установлены различные фильтры, в том числе непрозрачный. Где-то тут валяется пульт.

Мэл бросил пиджак в кресло и, как был в обуви, завалился на кровать. Навел пульт на потолочное окно, и комната изменилась в зеленоватом свете, льющемся сверху.

— Иди сюда, поваляемся, — протянул он руку.

— Неа.

Я предпочла изучать содержимое полочки. Перебирала книги, диски с музыкой, а Мэл смотрел, подперев голову.

— Ты это слушаешь? — потрясла я диском с записями группы, исполнявшей сентиментальные песни лет десять тому назад.

— Небольшая поправка. Я слушал это подростком. Гормоны в истерике и всё такое. Эвочка, иди сюда, — похлопал он по покрывалу.

Нет уж. У полки интереснее. Переберемся-ка к шкафу у окна.

— А где плакаты рокеров? Я думала, у тебя все стены обвешаны ими.

— Здесь их нет. Кое-что осталось у деда. Когда родители вручили ключи от квартиры, я отвез большую часть вещей к нему. Так что, считай, ты увидела мои подростковые увлечения.

— Эти? — я вытянула с полки книжку "Драконы: мифология и культура".

— В ней красивые иллюстрации. Я копировал рисунки, набивая руку. Иди сюда, — потребовал Мэл.

В книге, стилизованной под древний фолиант, действительно оказались яркие картинки, продуманные до мелочей, а еще текст, напечатанный старинным шрифтом с вязью.

— Коста — с побережья? — вдруг пришло мне в голову.

Мэлу надоело ждать. Вскочив с кровати, он обнял и потерся носом о шею, благо, готовя меня к семейному торжеству, Вива забрала волосы в высокую прическу.

— Гошик… тут нельзя… это непорядочно, — пыталась я убрать его руки.

— Очень порядочно, — заверил Мэл, сопровождая поцелуйчики задиранием платья и поглаживаниями. — Это моя территория. Здесь я царь и господин. Так что покорись, женщина.

Книга упала на пол, и никто о ней не вспомнил.

Внезапно Мэл отстранился. Придерживая меня, он раздвинул полоски закрытых жалюзи.

— Приехала, — пробормотал, глядя в узкую щелку. — Что ж, Эва, пойдем знакомиться с моей мамой.

Понадобилось время, чтобы к ослабевшим ногам вернулась сила, в глазах прояснилось, а голова заработала.

Знакомиться с его мамой, ага. С его мамой!!!

22.3

— Мне нравится работа лаборанта, — говорю, сделав глоток чая. Руки почти не дрожат. — И дело не в окладе и не в льготах для сотрудников института. Интересно узнавать новое. Пожалуй, теория снадобий — это моё. Например, сейчас наша группа занята в экспериментах по стимуляции бутонообразования у редкоцветущих растений. Обычно после цветения жизненный цикл многих ценных растений заканчивается. А одним из условий получения гранта является сохранение их жизнеспособности. А на прошлой неделе в нашей лаборатории закончились исследования образцов грунта с перекрестков пяти дорог.

Я сижу в кресле, Мэл устроился рядом, на подлокотнике, забросив руку на спинку сиденья. Напротив — мама Мэла, Ираида Владимировна. Она слушает с большим вниманием, время от времени вставляет реплики и задает вопросы. Её неподдельный интерес окрыляет и вдохновляет на болтовню без умолка.

Мы все ужасно переволновались: и я, и Мэл, и его мама. Хотя не похоже, что Мэл взбудоражен. Периодически он отпивает из моей чашки и возвращает её на блюдце, игнорируя свою чайную пару, забытую на столике. Из нас двоих рот не закрывается у меня, в то время как Мэл изредка вставляет скупые фразы.

С приездом Ираиды Владимировны дом ожил. Мама Мэла отдает распоряжения приятным негромким голосом, но ее беспрекословно слушаются и торопятся выполнить указания. Она вежлива и корректна с прислугой, но не допускает панибратства и держит дистанцию. Одно слово — хозяйка. Очевидно, её предупредили о нашем приезде, потому как она успела оправиться от потрясения, встретив нас с радушной улыбкой, и пригласила в гостиную.

Поначалу у меня душа ушла в пятки от страха, и я цеплялась за Мэла как за спасительную соломинку. Но потом в извилинах прояснилось. Сколько ни дрожи, а рано или поздно придется знакомиться с родителями Мэла.

Сам он объяснил наш визит спонтанным порывом.