— Почему? — спрашивает Егор. Спокойно спрашивает, но я замечаю сжатые кулаки с побелевшими костяшками. Кстати, кофе молотый в количестве 50 гр. включен в список предметов, разрешенных к ввозу.

— Потому, — отвечает дылда и кидает банку товарищу. — Я здесь хозяин. Понятно?

В помещении повисает молчание. Дежурный комендант уходит за перегородку, ревизор делается глухим, слепым и безучастным.

Я знаю, Егор может с легкостью создать пятиуровневое убийственное заклинание. И тогда нас расстреляют на месте. Пожалуйста, не дай ему поддаться на провокацию! — возношу беззвучную мольбу к потолку.

Егор отворачивается к движущейся ленте, но спокойствие дается ему нелегко. Желваки гуляют, губы плотно сжаты. Мой мужчина борется с яростью.

Когда вещи уложены, дежурный комендант вручает наши документы. Нам не дарят рекламные буклетики, не желают счастливого пути и не машут платочками. Егор взваливает на себя сумки с переворошенным содержимым и направляется к двери с табличкой "ПЕРЕХОДНАЯ ЗОНА 15 М". Я тороплюсь следом и на выходе слепну от яркого солнца. Увы, солнцезащитные очки здесь под запретом.

Нам предстоит пройти коридором, отгороженным колючей проволокой. Замедляю шаг и отстаю от Егора. Как во снах: вспаханная полоса земли по обе стороны уходит в бесконечность. Рядом с ней тропинка для пеших патрулей. Вдалеке маячат черные точки — это дневной обход. Параллельно — проезжая дорога для автотехники, наверное, для бронетранспортеров и танкеток. Вышки слева и справа. С одной из них посылают мимолетный блик. Это снайпер, скучая, разглядывает нас в оптический прицел. И колючка, колючка… Стоит тихий гул. Проволока находится под напряжением. Почему-то нет собак. Я думала, они будут рваться с цепей, заливаясь хриплым простуженным лаем.

— Эва, поторопись! — окликает Егор, и я ускоряю шаг.

Впереди глухой бетонный забор без начала и конца и массивные железные ворота высотой метров пять с белой буквой V на металле во всю ширь. Крутятся ролики, и мы просачиваемся в узкую щель. Ворота ползут обратно, отрезая от Большой земли. Вот и всё. Мы на побережье.

— И что теперь? — спрашиваю, отпив из бутылки, и предлагаю водичку Егору, но он отказывается.

— Сделаешь один глоток, а выдуешь ведро, — напоминает мне прописную истину.

Знаю, но очень уж жажда замучила.

Мы дошли до ближайшей рощицы и теперь сидим на травке в тенечке. От ворот проселочная дорога весело бежит метров двадцать и теряется, сворачивая в поле.

От недавней грозы не осталось и следа. На земле разводы от высохших капель, два часа назад долбивших из грозовой тучи. Парит, и оттого делается еще душнее. Воздух стоячий и горячий.

— За нами приедут, — говорит Егор уверенно. — Нужно ждать.

И мы ждем, ждем. И полежали уже, и печенюшек пожевали. Я успела успокоиться, хотя поначалу переволновалась до дрожи, представив, что мы сидим у дороги, по которой когда-то ходили мой дед и мама.

— Может, пойдем потихоньку?

— Посмотри, Эва, там пекло и ни одного кустика. Потерпи. Недолго осталось.

Потерплю, это не трудно. У меня терпения — вагон и маленькая тележка. Я дождалась окончания четвертого курса и получения аттестата. Стойко перенесла бюрократическую канитель с оформлением бумаг на въезд. Сцепив пальцы, терзалась ожиданием в поезде, ползущем на запад, и заразила Егора нервозностью. На самом деле трудно удержаться, зная, что осталось сделать последний шаг до родного дома. До мамы.

Сначала послышалось слабое гудение, затем надрывный рев приблизился, и наконец, на взгорке показалась машина.

— Эй! — вскочил Егор и замахал кепкой. — Что за убожество? — пробормотал, когда автомобиль остановился на обочине.

И точно, машина напоминала глубокого инвалида со следами ржавчины, помятостями и трещинами на лобовом стекле. И все же за техникой следили: смазывали и подкрашивали. Но при имеющемся уходе она будто сошла с подборки архивных журналов.

— Ей лет сто, если не двести, — отметила я.

— Довоенная модель. "Каппа". Выпускали во времена молодости деда, — определил мой мужчина зорким взглядом.

— Будем сидеть или поедем? — крикнул задорно водитель, высунувшись из окна.

— Помоги с сумками, — ответил ему Егор.

Хозяин машины, хлопнув дверцей, направился к нам. По мере того, как он приближался, лицо Егора мрачнело, а я замерла, не поверив своим глазам.

— Тёма?! Это ты?!

Это и вправду оказался Тёма — с милой ямочкой на подбородке и с волосами, собранными в хвост. Реальный, настоящий Тёма, в потертых джинсах и растянутой футболке. Последняя наша встреча состоялась полтора года назад, под Новый год, в столице, а теперь парень оказался здесь, на побережье.

— Смотри, красуля, я побрился для тебя, — развел он руки, предлагая кинуться в дружеские объятия. — Оцени подвиг. Борода успела отрасти до колен.

Егор не разделил со мной радостное изумление неожиданной встречей. Наоборот, притянул к себе и потребовал ледяным тоном:

— Эва, покажи ему.

Разве ж прилично хвастаться с разлету, не успев толком поздороваться со старым знакомым?

— Покажи, — велел Егор холодно, и его глаза сузились, превратившись в щелки. Наверное, прикидывал, как удачнее подобраться к Тёме и врезать.

Я протянула руку парню.

— Вот…

— Скажи ему, — приказал Егор.

Есть, мой командир. Молчать не буду. Но все равно смущаюсь.

— Ну-у… я замуж вышла!

— Красивое колечко. Поздравляю, — улыбнулся парень весело. — А где муж? Оставила на Большой земле?

Егор дернулся и громко вдохнул, набирая воздух в легкие перед тем, как броситься на шутника.

— Не, вместе с ним приехала, — сказала я и поцеловала Егора в щеку.

— Понимаю. Я бы тоже не оставил красавицу-жену без присмотра, — подмигнул Тёма, а муж сжал меня, вызвав сдавленное "ой". — И как тебя величать-то теперь?

Так и величать. Мелёшина Эва Карловна. Почти три месяца как замужем. А Егор, значит, счастливый супруг. Только вот счастья на его лице в данный момент не наблюдается.

28

Да-да, я вышла замуж. И ведь упиралась, отбрыкиваясь руками и ногами, а вопреки своему кредо поменяла фамилию, вступив в законный брак.

По поводу семейной жизни вышел неприятный разговор с Мэлом, через несколько дней после гостевания в поместье его деда.

Вернувшись как-то с работы, Мэл заикнулся о съезде компании, запланированном на ближайшие выходные. Мол, организовав слет сотрудников в неформальных условиях, то бишь в обстановке загородного дома отдыха, руководство компании рассчитывало выделить перспективных работников с возможностью дальнейшего роста по служебной лестнице. Но, увы, приглашение получили лишь женатые сотрудники, а шанс Мэла пролетел мимо как фанерка. Мэл высказался об упущенных возможностях с таким сожалением и расстройством, что я почувствовала себя виноватой. И обиженной. Он рассматривал женитьбу в качестве условия, необходимого для успешного карьерного продвижения, а не как… что? Для чего люди женятся? Чтобы соблюсти приличия, принятые в обществе? Чтобы со скандалом делить имущество при разводе? Кольцо на пальце — не панацея от семейных неурядиц. Крепость отношений не зависит от свидетельства о браке. И вообще, в свете поездки на побережье хомутание брачными узами выглядело с моей стороны как жалкая попытка удержать Мэла. Будет странно, если мы поженимся, и он останется на Большой земле.

Примерно так я и высказалась.

— Папена, ты не хочешь замуж вообще или не хочешь конкретно за меня? — прищурился Мэл.

Папена… Значит, разозлился.

Если поразмыслить, статус его девушки мне нравится. В физике есть понятие степеней свободы. Совместное проживание с Мэлом ограничило их число, но не лишило душевного комфорта. Мэл стал неотъемлемой частью моей жизни. Я считаюсь с его мнением и уважаю принятые им решения, но могу высказывать свою точку зрения, могу спорить и поступать наперекор. А замужество сведет все степени свободы к нулю и повесит на шею долг, ответственность и обязанности члена большой семьи, в которую заманивает Мэл. А еще необходимость подчиняться правилам, установленным в клане, — чужом монастыре с пугающим меня уставом. Или всё дело в том, что Мэл носит фамилию Мелёшиных? А может, причина в том, что я не оправдаю ожиданий, и наш ребенок унаследует мою слепоту?

×
×