Эпилог (СИ)

— Вдруг Рубля умрет? Изберут другого премьер-министра, и он подпишет нужные бумаги!

— Переизбрание — небыстрая процедура. Если по закону, то займет месяца два-три. На этот период границу побережья закроют. И туда не попасть, и обратно не выбраться. И в столице скоро будет небезопасно…. Эвочка, пойми, другого выхода нет, — Егор опустился передо мной на корточки. — Видишь, приступ Рубли спутал все наши расчеты.

Не просто спутал, а обрубил на корню. Обкромсал, оставив драные лохмотья надежды.

— Значит, на восток. А ты?

— А я останусь здесь, хотя дед категорически против, — ответил Егор с тяжким вздохом. — В идеале Рубля должен быть живым и здоровым, когда мы доберемся до побережья с подписанными документами. Увы, жизнь далека от совершенства. Предупрежу Севолода, он забронирует билеты на послезавтра. Полетишь с мамой. Я буду спокоен, зная, что ты в безопасности. Начинай собирать вещи. Эвочка, пожалуйста, не ершись и будь умницей.

Стараюсь, но не получается. Нужно бы отвлечься и загрузить голову чем-нибудь полезным, например, сборами, но в ней гуляет одна-единственная мысль: на побережье я так и не попаду. Вот хотя бы занять руки и потискать Кота, чтобы успокоиться. Куда он подевался? Минуту назад сидел на подоконнике и вдруг испарился. Наверное, опять ушел к своей кошке.

Теперь я — часть большой семьи. Муж сказал, нужно ехать — значит, придется ехать. Другие женщины тоже не жаждали, а пришлось. Расставание ради моего же блага. Я — там, а Егор — здесь. Как пережить разлуку? И сколько: неделю, две, три? Месяц или больше?

С большой неохотой я взялась за сборы, но на следующий день они притормозились, потому что Егор принес весть: премьер-министру гораздо лучше, и он стремительно идет на поправку. Мне показалось, что в голосе мужа сквозит разочарование. Он рассказал, что по указанию Рубли арестовали группу врачей правительственного госпиталя, в том числе и Улия Агатовича. За попытку покушения на главу страны.

— Но ведь это бред! — вцепилась я в Егора. — Улий Агатович не мог. Он не такой! Он добрый и хороший! Он и мухи не обидит.

— Знаю, — успокаивал муж. — Эвка, я и так рассказываю тебе многое, о чем должен молчать. Поэтому возьми себя в руки и не паникуй.

Здравое предложение. Нужно сесть и хорошенько отдышаться.

— Врачей арестовал твой отец?

— Люди из его департамента, — ответил Егор спокойно. — Эва, не смотри на меня как на врага. Куда ему деваться? Предлагаешь не подчиниться?

— Он мог бы сказать, что обвинение в покушении — полнейший бред! Больная фантазия! В зрелом возрасте сердечный приступ — явление распространенное. Сам посуди, Рубля весит килограмм сто сорок, не меньше. Наверняка давление зашкаливает. Прибавь ответственную должность, стрессы и расшатанные нервы. Ничего удивительного в том, что прихватило сердце.

— Намекаешь на саботаж и уклонение от обязанностей? — усмехнулся муж. — Мой отец выполнил указание вышестоящего руководителя. От себя могу добавить, что он постарается смягчить пребывание под арестом.

— У Рубли поехала крыша! — объявила я.

— А у кого из нас она не поехала бы? Око не ошибается, и переворот состоится. Но когда?

Поднявшись с корточек, он пошел на кухню, где загремел посудой.

— Ты хотел бы увидеть будущее в divini oculi? — крикнула я вслед.

Наступила тишина.

— Нет, не хотел бы, — ответил Егор. — Покорми меня. Я голоден как волк. Сейчас слопаю тебя вместо ужина.

Я потопала на кухню, чтобы разогреть пиццу. И интуиция подсказала мне, что он ответил неискренне на заданный вопрос.

А вскоре разговор о поездке на восток и вовсе затух, потому что следующим вечером Константин Дмитриевич велел нам заняться неотложными делами. А именно: уволиться с должности младшего лаборанта, избавиться от комнат в общежитии и переехать в алую зону, где сидеть на чемоданах. Нечего разводить канитель.

— А разве…? — оглянулась я неуверенно на Егора. Кто-то говорил, что поездка на побережье отменяется на неопределенное время.

Муж пожал плечами, мол, нечему удивляться. Ситуация меняется каждую минуту как стрелка компаса.

Получение аттестата совпало с бюрократической беготней. Я увольнялась, Егор сдавал квартирку в общежитии. Хлопотное это оказалось дело. Птичка-невеличка он же комендант придирался по пустякам, блюдя порядок. Блюдя, чтоб его. Парочку раз об батарею, блюдя. И разочек защемить голову дверью. Принципиальность коменданта довела Егора до белого каления.

При увольнении я рассталась с удостоверением, выданным Министерством образования. Как мне объяснили, не имеет смысла снимать clipo intacti, обновленный два месяца назад. Через месяц волны распрямятся, и щит исчезнет.

С освобождением жилплощади вышла морока. Легко сказать: "освободи квартиру", а сделать значительно труднее. За год жизни на четвертом этаже мы накопили не только хлам, но и дорогие сердцу безделушки и прочую мелочевку. К примеру, куда девать ту же посуду, не говоря о шторах?

И хотя мне помог опыт прошлых переездов, когда всё лишнее беспощадно выбрасывалось на помойку, на этот раз я попросила Егора отвезти ненужности в комиссионную лавку в районе по соседству. И договорилась с продавцом, что сданные нами вещи будут отдаваться бесплатно, в нагрузку к приобретаемым товарам. Когда "Турба" отъехала от комиссионной лавки, на витрине красовалось объявление: "Грандиозная акция!"

И все же кое с чем я так и не смогла расстаться. Например, с плафончиком. За время своего существования он порядком запылился и замаслился, но у меня не поднялась рука, чтобы смять и выбросить бумажный шедевр. Когда-нибудь, но не сейчас. И карандашный набросок, и серебристый блинчик, и мятая фотография Егора из журнала, и снимки из Моццо, и сувенирчики, и вырезки из газет с нашими лицами… Это кусочки моей памяти, моего прошлого, и они дороги мне.

— Эвка, ты плачешь? — удивился муж, вычищавший свою тумбочку. — О, знакомая штучка, — схватил слипшийся блинчик.

— Отдай. Верни сейчас же!

— Эвочка, ну ты что? Я же пошутил. Не плачь. Хочешь, расскажу секрет? — Он усадил к себе на колени.

— Какой? — хлюпнула я носом.

— Такой. Когда я увидел тебя на лекции у Лютика… зимой… полтора года назад…. То сразу решил: эта девчонка станет моей. По-любому. И вот он, результат, — поцеловал Егор мокрую ладошку.

— Зубы заговариваешь?

— Нет. Предупреждаю. Если я что-то задумал, так оно и будет. А знаешь, что я сейчас задумал?

— Что? — шмыгнула я.

— Вот что, — ухмыльнулся Егор и начал нашептывать на ухо, отчего мои щеки разгорались ярче и ярче. А потом я и вовсе забыла о причине слез.

Наконец, дождливым июльским днем муж вручил коменданту ключи от пустой квартирки. В последний раз я обошла комнаты, ставшие мне родными. Сколько их было в моей жизни, и сколько еще будет… Но эта квартирка — особенная. Здесь мы жили с Мэлом. С Егором, моим мужем. Жили по-разному: хорошо и не очень, в согласии и с недопониманием. Но самое главное — с любовью.

Ностальгия захватила и Егора. Он обнял меня, и мы вместе закрыли окно, повернув задвижку.

— Ну что, поехали?

— Поехали, — взяла я его за руку, и мы вышли, закрыв за собой дверь с табличкой "аз есмь". Кот, дожидавшийся у выхода, потрусил рядом. Эта эпоха закончилась, началось другое время.

Мероприятие с вручением аттестатов прошло мимо нас. Мы укладывали пожитки в коробки, освобождая квартирку, в то время как остальные выпускники обмывали долгожданные корочки на торжественном вечере.

Аттестаты нам выдали на другой день, скомканно, в кабинете Стопятнадцатого. Декан обнял меня и пожал руку по-мужски, как и Егору. Судя по озабоченности, Генрих Генрихович догадывался о переменах, затеваемых в столице. Или ему рассказал Альрик, что вероятнее.

— Ну-с, друзья, в добрый путь, в свободное плаванье. Я мог бы произнести напутственную речь, но вы уснете, не дождавшись её завершения. Знайте, Эва Карловна, я необычайно рад знакомству с вами. Если надумаете пойти по линии науки, в любое время ждем в нашем институте. Будет трудно, не сдавайся, человеком оставайся! — продекламировал декан на прощание. — И не забудьте погасить аттестаты.