Сегодня было наша очередь дежурить в госпитали. В данный момент мы в маленькой, отведенной для персонала комнатке, обедаем на скорую руку. Только что закончили очередной выматывающий осмотр. Говорить ни о чем не хотелось, разговоры казались теперь такой пустой шелухой. Мы уже наговорились, по ночам, когда уснуть было невозможно, потому что перед глазами мелькали ужасающие картины. Порой молчание расскажет намного больше. Мы с подругой научились понимать друг друга без слов, и стали намного ближе, теми же ночами, когда обнявшись, старались не разрыдаться, не дать эмоциям овладеть разумом, не упасть в ту бездну безумия, в которую от безысходности падали окружающие нас люди.

С каждым днем все меньше улыбались, все больше черствели. Нет, хватит!

Взгляды на ситуацию в целом, были уже давно пересмотрены. Там, в городе, все казалось таким романтичным, веселым, героическим, а здесь и сейчас, смотря на молодых ребят, которым отрывало конечности, которые умирали, не доезжая до госпиталя, только сейчас пришло осознание насколько все эфемерно. «Жизнь», «любовь», «счастье» имеют ли эти слова какую-нибудь цену, здесь, где смерть воспринимается как данность?

Мне страшно, мне действительно страшно. Страшно просыпаться от крика раненых, страшно бежать по коридорам, в которых из-за отсутствия места, стоят кровати, страшно опоздать и увидеть человека с застывшим навеки взглядом и плакать потом в закутке, чтобы другие пациенты не увидели. Опытные медсестры шепотом советуют не трястись над каждым раненным, мол доживут все равно не многие. А я не могу! Не могу вот так как они, сидеть за чаем и обсуждать, сколько погибло и как, и при этом ничего не чувствовать. Все свое свободное время я провожу в госпитале, даже если не дежурю, стараюсь сделать все возможное, чтобы раненые почувствовали себя лучше. Многие волонтеры только плечами пожимают, говорят лучше б отдохнула, чем в госпиталь мотаться. Им не понять какое это счастье видеть улыбку этих парнишек и после осмотра узнать, что никто этой ночью не умер. Да, вот это счастье, и только оно еще заставляет меня в чему то стремиться, пытаться сделать мир лучше, только благодаря ему я еще не окончательно умерла, как эти черствые медсестры.

Как жестока наша история, помнит лишь генералов, командиров, но не вояк, да есть солдаты чье имена увековечены, но много ли их? Знаете вы хоть пятерых? А ведь на их костях построена победа, их кровью омыта дорога в будущее, слезами их матерей, жен пропитаны самые хвалебные оды, сотнями, тысячами жизней написаны речи великих. Ужас, нет, решительно, я не была готова к этому. Уехать, надо узнать, когда отправляется самолет, я вижу Алла тоже страдает, не спит. Мы переоценили свои силы, заигрались, сглупили, еще не пришло наше время. На душе стало легче, да, надо поговорить с подругой… Мы будем полезнее в городе, туда отправляют особо тяжело больных, там в спокойной обстановке будет легче помогать. Да, это единственное правильное решение.

Только я открыла рот, чтобы предложить Алле уехать, как к нам в госпиталь вломился Данил, еще один однокурсник и сказал, что всех волонтеров собирают на площадке. Мы оставили свои дела и побежали на сбор. Оказалось, приехал какой-то полковник, который сообщил ужасную новость, совершенно очередное нападение, много раненных, нужны медики и солдаты, для помощи пострадавшим. Выезжать надо было немедленно.

Переглянувшись, мы с подругой решали, пожалуй, важнейший вопрос, я лишь посмотрела ей в глаза, Алла измученно кивнула, и мы побежали к бараку захватить самое важное и в госпиталь за бинтами и лекарствами. Я бы не простила себе, если бы осталась, лучше попытаться и не смочь, чем даже не попробовать. Да, как я и говорила ранее, я не готова, но если в моих силах спасти, помочь, я непременно это сделаю. Да, я потерпела поражения, переоценила силы, и сразу после сегодняшней операции мы с Аллой улетим, но это будет завтра, а сегодня я медсестра Гусарская, и больше никто.

Запаханные мы прибежали к площадке, от которой отъезжали грузовики с помощью. Народу набралось не много, но и не мало, грузовиков было пять, сейчас как раз погружали в четвертый и пятый.

— Фамилия имя отчество, направление деятельности? — усталым голосом поинтересовался мужчина средних лет, остановив нас.

— Гусарская Анна Николаевна, медсестра, — отрапортовала я.

— Степанова Анна Сергеевна, медсестра.

— Гусарская садитесь в этот грузовик, Степанова следуйте за мной, — сухо сказал он.

— Как? Мы хотели вместе, — спросила Алла, когда поняла что не едет.

— Нам сообщили о новом нападение, нужны медики, — объяснил мужчина. Время не ждет, я видела, как подруга готова заплакать и вцепилась в мою руку, в нашу сторону уже начали недовольно коситься.

Я обхватила ее лицо руками и посмотрела в глаза. Как же она изменилась, под глазами залегли тени от вечного недосыпания, исхудала, поблекла. Еще немного подождать и все закончиться, обещаю.

— Мне страшно, Ань, — прошептала моя подруга, моя вечно веселая неунывающая подруга.

— А ну как отставить, не пристало будущему генералу плакать на виду у всех, — уверенно сказала я. — Клянусь, это последний раз, мы уедем, слышишь, я тебе обещаю. Буду мороженное покупать, целый месяц, все будет, как и раньше, — уверенно сказала я и более тихо добавила. — Береги себя, Алла, — она приходила в себя, взгляд прояснялся, напоследок обняла меня, отпустив мою руку, и улыбнулась. «Все будет хорошо», — стараясь заглушить подступающую панику твердила я.

Мне помогла залезть в машину, она стразу тронулась, а я смотрела на худую фигурку подруги.

— Я буду скучать, — крикнула она и улыбнулась. Я активно замахала рукой, стараясь не заплакать, не время, не сейчас. Я видела как мужчина, который записывал наши имена, что то ей сказал и она, кивнув, посмотрела на меня и, послав воздушный поцелуй, убежала вслед за офицером. И когда она уже совсем скрылась из виду, прошептала:

— А я уже скучаю.

* * *

До места моей новой, своеобразной службы мы доехали очень быстро, поэтому тряска и пыль сопутствовали нам. Дороги, конечно, здесь не ахти, меня чуть пару раз не укачало.

Приехали мы в небольшую деревеньку, состоящую из десяти маленьких дворов.

Мы это я и еще семь мужчин, из которых двое врачей, и еще три машины, куда делись остальные две не знаю, скорее всего, отправились на новое место нападения, сколько всего людей приехало я не считала, не до этого было.

В этой деревне располагался перевалочный пункт, всех пострадавших доставили сюда, главная задача состояла в оказании помощи и отправки раненных, первая из трех машин отъехала почти сразу, туда забрались не пострадавшие солдаты и те, у которых травмы были не серьезные.

Врачи и мед помощники были отправлены в самый большой дом, где устроили госпиталь. Сколько прошло времени, невозможно было сосчитать. Все было как в тумане, прерываемом командами врача. Помню лишь, что врач, которому я помогала, седовласый мужчина, после очередного пациента посмотрел на меня, покачав головой, сказал, что я могу идти. Я не стала отказываться, пару часов отдыха, мне действительно были нужны. Я ведь только с дежурства, на которое утром заступила. Когда я вышла из пропитанного болезненным запахом дома, уже расцветало.

Я вдохнула приятный горный воздух, и пошла, слегка пошатываясь к выделенному дому. Все-таки, что не говори, а места тут красивые, очень.

Прекрасные в своей дикой первозданности, животной агрессивности, тихой неповторимости.

Голова внезапно закружилась, я остановилась, да сказывается, что я сегодня толком не ела. Сделала шаг и поняла, что оседаю наземь, и вроде я всё осознавала, но контролировать сам процесс падения не могла. Я как сторонний наблюдатель смотрела за тем, как ноги подкашиваются и я, как в замедленной съемке падаю. Я закрыла глаза и приготовилась к падению, но вот, странно, слишком уж долго падаю…

— Девушка можете уже открыть глаза, — произнес приятный голос, над самым ухом. Упс, а это кто? Я последовала совету голоса и медленно открыла глаза и… утонула, умерла, взлетела, задохнулась. Сколько еще синонимов можно подобрать… Глядя в его зеленые глаза, хотелось варить детей и рожать борщ.

Предыдущая страница Следующая страница
×
×