Трудно быть богом. Хищные вещи века

И вот — слег.

Понятно, почему слово «слег» они пишут на заборах…

Теперь все понятно. Скверно, что это мне понятно… Лучше бы я ничего не понял, лучше бы я, очнувшись, пожал плечами и вылез из ванны разочарованный. Неужели и Строгову это было бы понятно, и Эйнштейну, и Петрарке? Фантазия — бесценная вещь,но нельзя ей давать дорогу внутрь.Только вовне, только вовне… До чего же вкусного червяка забросила какая-то сволочь на удочке в эту заводь! И как точно выбрано время… Да, если бы я командовал уэллсовскими марсианами, я не стал бы возиться с боевыми треножниками, тепловым лучом и прочей ерундой… Иллюзорное бытие… Нет, это не наркотик, куда там наркотикам… Это именно то, что должно было быть. Здесь. Сейчас. Каждому времени свое. Маковые зерна и конопля,царство сладостных смутных теней и покоя- для нищих, для заморенных, для забитых… А здесь никому не нужен покой, здесь ведь не угнетают и никто не умирает от голода, здесь просто скучно. Сытно, тепло, пьяно и скучно. Мир не то чтобы плох, мир скучен. Мир без перспектив, мир без обещаний…А он же не карась,он же все-таки человек… Да, это вам не царство теней,- это именно бытие,настоящее,без скидок,без грезовой путаницы… Слег надвигается на мир, и этот мир будет не прочь покориться слегу.

И вдруг на какую-то долю мгновения я почувствовал, что погиб. И погибать мне было уютно.К счастью, я разозлился. Расплескивая воду, я вылез из ванны, ругаясь, разжигая в себе злобу, натянул на мокрое тело трусы и рубашку и схватил часы. Было три часа, и это могло быть три часа дня, и три часа следующей ночи,и три часа через сто лет. Дурак, подумал я, натягивая брюки. Разжалобился, отпустил Бубу, ведь он готов был дать мне адрес притона… Оперативники были бы уже здесь,и мы накрыли бы все это проклятое гнездо. Гнусное гнездо.Клопиное гнездо. Отвратительную клоаку… И в этот момент по самому дну сознания световым зайчиком прошла какая-то очень спокойная мысль. Но я не уловил ее.

В аптечке я нашел «Потомак»- самое сильное возбуждающее, какое там только было.Сунулся в гостиную,но там посапывали ребятишки,и я вылез в окно. Город, естественно,отдыхал.На Пригородной торчали под фонарями ржущие подростки, по магистралям,залитым светом, бродили галдящие толпы. Где-то орали песни, где-то вопили: «Дрож-ка!», где-то били стекла. Я схватил такси без шофера, нашел индекс Солнечной улицы и набрал его на пульте управления.Машина пошла кружить по городу.В кабине воняло кислятиной,под ногами катались бутылки. На одном перекрестке я чуть не врезался в хоровод завывающих людей, на другом ритмично вспыхивали и гасли цветные огни,- видимо,дрожку можно было устраивать не только на площади.Они отдыхали,они отдыхали во все тяжкие, добрые духовники из Салонов Хорошего Настроения, вежливые таможенники, искусные парикмахеры, нежные матери и мужественные отцы, невинные юноши и девушки,- все сменили дневной облик на ночной,все старались, чтобы было весело и ни о чем не надо было думать…

Я затормозил.На том самом месте.Мне даже почудилось, будто потянуло гарью…

Пек подбил бронетранспортер из «гремучки». Бронетранспортер завертелся на одной гусенице, прыгая на кучах битого кирпича, и наружу сейчас же выскочили двое фашистов в распахнутых камуфляжных рубашках,швырнули в нас по гранате и помчались в тень.Они действовали умело и проворно, и было ясно, что это не сопляки из Королевской гимназии и не уголовники из Золотой бригады,а настоящие матерые офицеры-танкисты. Роберт в упор срезал их пулеметной очередью.Бронетранспортер был набит ящиками с консервированным пивом.Мы вдруг сразу вспомнили, что уже два дня непрерывно хотим пить. Айова Смит забрался в кузов и стал передавать нам банки. Пек вскрывал банки ножом. Роберт,прислонив пулемет к борту, пробивал банки ударом об острый выступ на броне.А Учитель, поправляя пенсне, путался в ремнях «гремучки» и бормотал: «Погодите,Смит, минуточку, вы же видите, у меня заняты руки…» В конце улицы ярко пылал пятиэтажный дом,густо пахло гарью и горячим металлом, мы жадно глотали теплое пиво,мы были мокрые,было очень жарко,а мертвые офицеры лежали на битом и перебитом кирпиче, одинаково раскинув ноги в коротких черных штанах, камуфляжные рубахи сбились к затылку, и кожа на их спинах все еще лоснилась от пота. «Это офицеры,-сказал Учитель,-слава богу.Я больше не могу видеть мертвых мальчиков.Проклятая политика, люди забывают бога из-за нее».- «Какого такого бога?- спросил Айова Смит из кузова.- В первый раз слышу».-«Не надо шутить с этим, Смит,- сказал Учитель. — Все это скоро кончится, и впредь никогда и никому не будет больше позволено отравлять души людей суетностью».- «А как они будут размножаться?»- спросил Айова Смит. Он снова нагнулся за пивом, и мы увидели горелые дыры у него на ягодицах. «Я говорю о политике,- сказал Учитель кротко.- Фашисты должны быть уничтожены,это звери, но этого мало. Есть еще много политических партий, и всем им со всей их пропагандой не место в нашей стране.- Учитель был из этого города и жил в двух кварталах от нашего поста.- Социал-анархисты, технократы, коммунисты, конечно…»- «Я коммунист,-объявил Айова Смит.-Во всяком случае,по убеждениям. Я за коммуну». Учитель растерянно смотрел на него. «И я безбожник, — добавил Айова Смит. — Бога нет, Учитель, и с этим ничего не поделаешь». И тут мы все стали говорить, что мы безбожники, а Пек сказал, что он к тому же за технократию, а Роберт объявил, что отец его- социал-анархист, и дед был социал-анархистом, и ему, Роберту, тоже не миновать стать социал-анархистом, хотя он и не знает, что это такое. «Вот если бы пиво сделалось ледяным, — задумчиво сказал Пек, — я бы с удовольствием поверил в бога». Учитель сконфуженно улыбался и протирал пенсне. Он был хороший, мы всегда над ним подшучивали,и он никогда не обижался.Я с первой же ночи заметил, что храбрости он был невеликой,но и никогда не отступал без команды. Мы все еще шутили и болтали, когда раздался грохот и треск, стена горящего дома обрушилась, и прямо из крутящегося огня, из тучи искр и дыма на нашу улицу выплыл,держась в метре над мостовой,штурмовой танк «мамонт». Такого ужаса мы еще не видели. Выплыв на середину улицы, он повел метателем, словно осматриваясь, затем убрал воздушную подушку и с громом и скрежетом двинулся в нашу сторону. Я опомнился только в подворотне. Танк был уже значительно ближе,и сначала я не увидел никого из наших, но затем в кузове бронетранспортера поднялся во весь рост Айова Смит,выставив перед собой «гремучку», уперев казенник в живот, и стал целиться. Я видел, как отдача согнула его пополам, я видел, как по черному лбу танка ширкнула огненная черта, а затем улица наполнилась ревом и пламенем, и когда я с трудом поднял опаленные веки, улица была пуста и дымилась, и на улице был только танк. Не было бронетранспортера, не было куч битого кирпича, не было покосившегося киоска возле соседнего дома — был только танк. Он словно проснулся теперь, он извергал водопады огня, и улица на глазах переставала быть улицей и превращалась в площадь. Пек сильно ударил меня по шее, и прямо перед лицом я увидел его стеклянные глаза, но не было уже времени бежать к траншее и разворачивать лоток.Мы вдвоем подхватили мину и побежали навстречу танку,и я помню только, что неотрывно смотрел Пеку в затылок, задыхался и считал шаги, и вдруг каска слетела с головы Пека, и Пек упал, и я едва не выронил тяжеленную мину и упал на него.Танк взорвали Роберт и Учитель.Я не знаю, как и когда они это сделали,- должно быть,они бежали вслед за нами с другой миной.Я просидел до утра на середине улицы,держа на коленях перебинтованную голову Пека и глядя на чудовищные гусеницы танка, торчащие из асфальтового озера. И в то же утро как-то сразу все кончилось. Зун Падана сдался со всем своим штабом и уже пленный был застрелен на улице какой-то сумасшедшей женщиной…

Это было то самое место.Мне даже чудилось,будто пахнет гарью и раскаленным металлом. И даже киоск стоял на углу, и он даже был немного перекошенный — в стиле новой архитектуры.А часть улицы, которую танк превратил в площадь, так и осталась площадью,а на месте асфальтового озера был сквер,и в сквере кого-то били. Айова Смит был инженером-мелиоратором из Айовы, Соединенные Штаты. Роберт Свентицкий был кинорежиссером из Кракова,Польша. Учитель был школьным учителем из этого города. Их никто никогда больше не видел, даже мертвыми. А Пек был Пеком, который стал теперь Бубой. Я включил двигатель.