— Я очень прошу. Я понимаю, из индексной будки вам нельзя звонить, но есть автоматы, которые от монеток работают. Эта подойдет, я знаю.

— Подожди. Куда я должен звонить?

— К нам домой бесполезно. Надо папиным друзьям. Простой номер: сорок два, сто одиннадцать, двести двадцать два. Вы только спрусите: «Дом штурмана Картеша?» А потом: «Цезарь там-то…» И все!

— Ну… ладно. А монетка-то эта зачем? Тут и так хватает мелочи…

— Нет! Пусть эта! Я знаю, она обязательно поможет…

В детстве Корнелий читал о страхе птицы, которую после неволи выпускают из окна. Открывшийся мир кажется ей жутко громадным и полным угроз. Она рвется назад — в комнату, в привычную клетку!..

Что-то похожее испытал и Корнелий, когда шагнул из проходной (улан глянул равнодушно и ничего не сказал).

Страх был подсознательный, вне всякой логики. Потому что окраинная, заросшая подорожником и диким укропом улица была столь же тихой, как и школьно-тюремный двор. С одной стороны — обшарпанно-белая стена, с другой — заборы, запертые мастерские и угол кирпичного склада. Не то что постовых, даже и обычных прохожих не было.

Корнелий часто подышал, загоняя страх в глубину. Сердце застучало ровнее… А чего он, собственно говоря, дрожит? Что может быть хуже смерти? Действительно, одичал за стеной…

Корнелий опустил горстку мелочи в пиджачный карман. Оглянулся. Лавочка, судя по всему, вон там, на перекрестке. Висит под карнизом одноэтажного дома старинная вывеска с фигурным кренделем. Ну, пошли…

День был теплый, солнечный, стрекотали кузнечики. Корнелий шел не спеша, ровно. Страх исчез, сонное умиротворение обволакивало Корнелия, он рассеянно улыбался. Лавочка оказалась заперта, но это его почти не огорчило. Можно найти какой-нибудь магазинчик в соседнем квартале. А заодно и телефонную будку. В самом деле, отчего бы не помочь несчастному мальчишке Цезарю Лоту? Чем Корнелий рискует? Ничем.

Он свернул за угол. Улица полого шла вверх. Слева оказалась длинная стена с широкими окнами, из них пахло пекарней. Справа тянулась витая решетка густого сада. У решетки стояла телефонная будка, но явно «индексная», не для монеток. Плутовато улыбаясь, Корнелий обошел ее.

Лавочек со сластями пока не было видно. Корнелий шагал дальше. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, который впервые ушел из дома один, без спросу. Из травы у садовой решетки вышла серая кошка. Лениво пошла через дорогу. Не черная, но все-таки…

— Кыш… — сказал Корнелий. Кошка поглядела на него желтым прищуренным глазом, подумала и снисходительно пошла обратно. Хорошо…

Улица поднималась, поднималась и наконец привела на верх пологого холма. Здесь пролегала узкая бетонная дорога, за ней лежали сады с красными крышами коттеджей. За садами блестела река, а по берегам поднимался город. Пестрый, с путаницей современных кварталов и разномастной старины.

Как прозрачные кристаллы, переливались многоэтажные стеклянные офисы, торчали перевернутые сосульками башни Готического квартала, подобно римским акведукам, шагали со склона на склон арочные мосты монорельса. Сумрачно рисовался среди маленьких облаков на Древней Горе зубчатый контур Цитадели. Над ним шилом втыкалась в небо вышка-антенна Всеобщего Вещания…

Корнелий подумал, почти с нежностью, что он, по сути дела, всегда любил этот город. Несмотря на путаницу стилей, безвкусицу архитектуры, запутанность кварталов и бетонно-стеклянную стандартность Нового Центра. Выросший в тихой классической Руте, он приехал сюда уже взрослым и ужаснулся вначале чудовищным зданиям, бешеному ритму, вечному шуму, бестолковщине и многолюдью. Как-никак — первый после столицы город в Западной Федерации. А точнее — столпотворение разных поселков и городков вокруг двух центров — Старой Горы и нового Дневного квартала…

Корнелий неторопливо и даже умиленно водил глазами, когда прежний «птичий» страх вдруг опять встрепенулся в нем. Почему?!

А, вот что!.. Корнелий отступил в тень желтых акаций на обочине. По бетонке катил дорожный патруль. С десяток уланов на своих мотодисках.

Эти диски были постоянным предметом зависти мальчишек и загадкой для всех гражданских лиц. Плоское черное колесо с торчащими из оси педалями и маленькое седло на обтянутом тонкой шиной ободе. И все! Где двигатель, как держится и остается неподвижным седло на стремительно вертящемся колесе, почему оставленный уланом диск не падает, если даже наклонен под сорок пять градусов? Эффект спрятанного внутри могучего гироскопа?

Диски были тайной. Нет, не военной (ибо известно, армии как таковой в Вест-Федерации нет), но достаточно крепкой государственной. Управлению диском учили в специальных уланских школах. Оно и понятно — удержись-ка на этом чертовом колесе, лишенном даже руля! Зато все выученные уланы были наездниками-виртуозами. А маневренность дисков — необыкновенная. Они стремительно разворачивались на месте, перелетали через ямы и небольшие овраги, могли на несколько секунд зависать в воздухе и какое-то время даже мчаться по вертикальной стене…

Патруль пронесся мимо. Уланы в своей черной коже, в лакированных бутылочных крагах на согнутых ногах катили, сильно склонившись вперед, растопырив локти и уперев ладони в пояс. На угольных дисках белели крупные латинские буквы «UL» (Управление по обеспечению всеобщей лояльности). Неподвижные, хотя и чуть размытые буквы на бешено вертящихся колесах! Тоже загадка. Может быть, эффект стробоскопа?

Промчались, улеглась на бетонке легкая пыль. Улегся и страх Корнелия. Не нужен Корнелий этим стражам безопасности и порядка. «Никому ты не нужен, не дрожи…» Усмехаясь, он оглядел ближние окрестности. Наискосок через дорогу поднималась из лопухов стеклянная будка с телефоном. С буквами «МА» на стекле — монетный автомат. Вот и хорошо. Корнелий с мальчишечьим припрыгиванием двинулся через бетонку. И здесь, на самой середине, его прошила, просверлила, проткнула раскаленной вибрирующей иглой трель свистка.

Корнелий застыл. Неизвестно откуда возник постовой. Весь в черном, с желтыми ремнями, шел он по краю бетона. Небрежно помахивал жезлом и в то же время нащупывал на поясе уловитель индекса — блестящую коробочку с раструбом.

— Эй, сударь! Здесь переходить не полагается…

Корнелий стоял, оплывая ужасом.

— Я возьму ваш индекс… Эй, куда вы!

Корнелий побежал — сперва слабо, через силу, потом скорей, скорей. По-заячьи петляя, прорываясь сквозь кусты. Длинная трель словно вонзилась в затылок.

Он бежал, обмирая и ни о чем не думая. Думал словно кто-то другой. Короткими пунктирными мыслями:

«Успел ли взять индекс?» «Если успел, сколько минут уйдет на проверку?» «Индекс с общего контроля снят…» «Скоро ли догадаются проверить электронный архив штрафных дел?» «Если узнают — нить в тюрьму… Альбина — за шиворот…» «Так и так меня поймают. И тогда — все… Сразу!» «Нет, индекс он взять не успел. Приемник берет с пяти шагов, я отскочил…» «Куда я бегу? В тюрьму нельзя, да и путь отрезан…» Ясно было, что через минуту постовой улан поднимет тревогу. Потому что нормальные граждане от улан не убегают, только преступники. А преступников следует изолировать немедленно… Если индекс взят — пойдет сигнал на все локаторы общей сети наблюдения. И возможно — на спутник…

Нет, не взят! Иначе не ломились бы следом, не свистели бы. Не орали бы «стой»!

А куда он бежит? Сейчас оцепят район — мышь не проскочит.

Кусты какие-то, изгороди, улицы с изумленными прохожими, опять заросли. Крутой склон с дубняком. Гранитная лестница с проросшими в щелях одуванчиками… «Стебель сквозь стекло…» Откуда силы, чтобы столько времени бежать? Страх не спрашивает, страх кричит: «Беги!» А свист и крики не отстают. Святые Хранители, да что же это?!

«Хранители!» Над склоном, над холмом — круглый купол с темной ладонью на позолоченной маковке… Ладонь под облаками… Четыре пальца сжаты, большой чуть отведен. Ладонь сильно выгнута — словно подставлена ветру или лучам. Или заслоняет кого-то…

×
×