Ярмарка невест

Он окончательно перестал понимать себя. Как можно винить Марджори за ее страстную натуру и тут же упрекать Оливию за отсутствие таковой? Что за путаница в его голове с тех пор, когда он впервые встретил Марджори Чалкот?

Ему вдруг представился фейерверк над ее головой. Он надолго уступил своей непонятной одержимости ею и испытал тоску, которая его поразила. Он просто не мог понять, что с ним происходило и почему его мысли все время возвращались к этой совсем неподходящей ему девушке.

Марджори получала огромное удовольствие от музыки, а также от того, что этот концерт отвлек ее от повседневных хлопот. Как бы ей ни нравилось шить платья тете, она поняла, что начинает ценить развлечения, которые возвращают ей силы.

Оркестр только что перешел к более тихой и лирической части произведения. Вдруг она почувствовала, что ее шею что-то страшно щекочет сзади. Просто мурашки бегут по коже. Не иначе кто-то не сводит с нее глаз.

Улучив момент и обернувшись, она увидела, что совсем неподалеку сидит Раштон и смотрит на нее с таким выражением, что мурашки побежали уже по всему телу, как будто ее внезапно укололи несколько крошечных иголочек. Хуже всего было то, что Марджори никак не могла стряхнуть с себя гипнотическое воздействие его взгляда, а он продолжал все так же смотреть на нее.

Где-то в дальних уголках мозга она отметила, что музыка вновь зазвучала отчетливо и величаво, но взгляд уже отвести не могла. Ей хотелось знать, о чем Раштон думает. Она чувствовала себя так, как это часто с ней случалось в его обществе, — слабость и головокружение. Какой же властью он над ней обладал?

В ее ушах громко зазвучала музыка, и все, кроме Раштона, исчезли. Одновременно со звоном литавр она каким-то образом услышала взрывы фейерверка и вообразила, что концертный зал внезапно заполнили белые, синие и красные вспышки света. Что с ней происходит?

Раштон и сам не осознавал, как пристально он смотрит на Марджори, пока Сомерсби не спросил его:

— Что случилось с мисс Чалкот? Ее лицо вдруг странно побледнело. Почему ты на нее так уставился, как будто она исчезнет, стоит тебе отвести взгляд? У нее что, появилась бородавка на подбородке?

Только сделав огромное усилие, Раштон отвел глаза от взгляда Марджори. Он чувствовал себя так, будто его только что сбил дилижанс, ехавший с немыслимой скоростью, миль этак десять в час!

— Бородавка? — переспросил он. — Не будь смешным. Даже если бы ее жизнь зависела от этого, никакая бородавка не пристанет к ее лицу. Она чертовски привлекательна! Разве ты не видишь?

Сомерсби вытаращил глаза.

— Будь я проклят, если ты в нее не влюблен! Кто бы мог подумать!

— Да с чего ты это взял? — раздраженно прошептал Раштон. Поскольку он не слишком внимательно следил за музыкой, то и выпалил в тишине, наступившей сразу же после того, как прозвучали последние ноты:

— Я вовсе не влюблен в Марджори Чалкот!

У Раштона не было ни малейших сомнений в том, что все слушатели, включая последнего музыканта из задних рядов, слышали его неблагоразумное, несвоевременное и крайне грубое замечание. Ему оставалось только встать и извиниться.

Повернувшись к Марджори, он сказал, пытаясь собрать все достоинство, какое мог при таких мучительно унизительных обстоятельствах:

— Приношу вам свои глубочайшие извинения, мисс Чалкот. Я не могу найти оправдание моей злосчастной грубости.

Марджори наклонила голову, и Раштон быстро вышел из зала.

19

Марджори сидела неподвижно, положив на колени руки в перчатках. Звук удаляющихся шагов Раштона эхом отдавался в ее сердце. Она смотрела прямо перед собой со страдальческим видом. В концертном зале стояла тишина, даже музыканты, казалось, застыли на месте. Боже, какое унижение. Она выдала себя, как последняя дурочка, уставившись на Раштона. Теперь он выставил ее на посмешище перед всеми, кто рад был ухватиться за любую возможность повеселиться на счет других.

Сперва послышалось женское хихиканье, разумеется, из-за развернутых в спешке вееров. Затем наперебой посыпались предположения, кто такая эта мисс Марджори Чалкот и почему известный мистер Раштон был вынужден так выразиться по поводу ее. Когда к шуму голосов прибавились басы джентльменов, сплетничать стали громче, а хихиканье дам превратилось в осуждающий смех.

Если бы Марджори могла щелкнуть пальцами и исчезнуть из этого зала, она бы так и сделала, но она не могла. Повернувшись к сэру Литон-Джонсу, она вежливо попросила его вызвать музыкантов на бис, если это его не затруднит.

Надеясь на ее благодарность, баронет встал и попросил дирижера, чтобы оркестр исполнил еще что-нибудь из Генделя. Просьбу решили удовлетворить, и слушатели немедленно прекратили хихиканье, усаживаясь в креслах. Все постепенно замолчали.

Если над Марджори все еще слегка посмеивались, раздавшаяся музыка быстро положила конец ее мучениям. Сэр Литон-Джонс наклонился к ней ближе и прошептал:

— Мужайтесь, моя дорогая! Это всего лишь буря в стакане воды!

Марджи, конечно, понимала, что он прав. Но он-то не знал, что чудовищное заявление Раштона пронзило ее как нож. Она и сама не подозревала, что может быть ранена так глубоко. Марджори опустила взгляд на свое белое кисейное платье. Она была почти уверена, что там окажется красная струйка, стекающая по тонкой гладкой ткани. Она чувствовала себя так, словно действительно истекала кровью. Слова его, подобно удару рапиры, каким-то образом рассекли ее душу.

Все же она не могла понять, откуда взялась эта немыслимая боль, из-за которой она с трудом могла дышать.

Я не влюблен в Марджори Чалкот.

Разумеется, нет! Она знала, что нет. Она не искала его любви, она не хотела его любви! Действительно не хотела! Тогда почему же она так ужасно себя чувствует? Неужели ее разум старательно скрывал тайные, неизвестные стремления ее сердца, о которых она не подозревала?

Невозможно. Марджори всегда знала, в каком состоянии ее разум и сердце. Она знала себя. Она знала свои обязанности, она умела решать сложные проблемы. Она составила для себя план, в котором не было места для какой-то там глупой любви. Она уже давно смирилась с тем, что ей суждено самой по мере сил искать средства к существованию и к тому же заботиться о Дафне. Она ни о чем не жалела, она довольствовалась малым. Слава богу, что пока есть все необходимое и для себя, и для сестры.

Собственное семейное счастье не входило в число ее забот.

По правде говоря, она никогда не позволяла себе роскошь даже рассуждать об этом. Она ни разу не позволила фантазии вторгаться в ее мир, с тех пор как, сидя в отцовской библиотеке, узнала от их поверенного размер отцовских карточных долгов. Тот сообщил ей сумму, с неодобрительным видом поджав губы.

Она могла выжить, лишь обуздывая любые пустые мечтания и несбыточные надежды, которые могли только осложнить ей жизнь.

Теперь, когда она сидела между тетей и сэром Литон-Джонсом и безмолвно слушала оркестр, ком стоял у нее в горле, странные слезы жгли ей глаза, а боль, раздиравшая ее, от этого только возрастала.

Она хотела, чтобы ее сердце замолчало. Она хотела, чтобы ее слезы высохли. Она ничего больше не хотела. Она чувствовала себя воздушным шаром, под которым потушили огонь. Шар потихоньку сплющивается и наконец тихо опускается на землю рядом с корзиной. Она чувствовала, что внутри ее что-то также исчезает и вскоре жизнь замрет в ее сердце.

Тем лучше. Право же, куда легче без этого беспокойного сердца. Ей надо было столько всего сделать. А главное, устроить брак сэра Литон-Джонса с Дафной.

Когда музыка затихла, когда мастерство оркестра получило должное признание в виде взрыва аплодисментов, когда зрители нестройными рядами начали вставать и выходить из зала, Марджори повернулась к баронету и попросила его прийти к ним в гости в воскресенье вечером.

— Мы очень тихо проводим время, но, думаю, вам, может быть, понравится стать частью нашего маленького семейного круга.