Нелегко постоянно испытывать угрызения совести, зная, что твой муж...
Квартирка была на Арбате. Мечта всей жизни Дины Алексеевой. Свои стены,...
– Гм… Так я вроде молчу, – неприятно удивился Мусин.
– Это я не вам.
– Гм… А кому?
– Коту. Вечно лезет не в свое дело…
– Какому коту?!
– Да вот этому, – Волк показал на плечо.
– А… Ну конечно… Бывает… Я пойду, мне пора.
Мусин поспешно ушел, так и не рассказав, по какому делу он приходил.
– Чего ты вякаешь? – зло сказал Волк коту. – Чего суешь свою тюремную морду туда, в чем ничего не понимаешь?
«А что тут понимать? Если ты в кодле, то своих сдавать нельзя. Они и раньше подозревали, что ты к ним заслан, а теперь в этом уверены. И каждый боится за свою жопу…»
– А чего тому же Волосову бояться? Или Фомину?
«Чего, чего… Грехи у каждого есть. И теперь каждый думает, что ты на него настучал».
«Стучать – последнее дело», – подключился к разговору пират.
«За это в петушатник загоняют», – добавил черт.
«Я всегда говорила, что он цветной» [81] , – выматерилась женщина с креста.
«Не нашего ума дело, – вмешалась русалка. – Лучше его не злить. А то он нас срежет, как перстни посрезал!»
Картинки заспорили между собой. Большинство фигурок осуждали хозяина, некоторые поддерживали. Рыцарь и монах соблюдали нейтралитет.
Сам виновник спора чувствовал себя очень неуютно. Как будто ссорились и восставали против него части его тела. Только сейчас он осознал, что рисованные картинки были его компанией, его микромиром, заменяющим отсутствующих друзей и дающим поддержку в сложных ситуациях. И значащим для него больше, чем весь остальной, большой мир. Пожалуй, кроме родителей и еще одного человека…
– Они зажрались, обнаглели, поэтому все прошло легко, – улыбался Пастух, затягивая зубами шнуровку перчаток. Перчатки были американские – мягкие, из хорошей кожи. Большой дефицит. – Они просто не ожидали, что кто-то может осмелиться… А от доли ты зря отказался – кусок огромный… Только вот как дальше будет? – Пастух перестал улыбаться.
Шлемы для профессионалов были еще большим дефицитом, в России таких отродясь не водилось. Легкие, гладкие, они оставляли хороший обзор и вместе с тем надежно защищали лицо и голову.
– Что «дальше»? – спросил Волк. Он давно не надевал боксерского снаряжения и потому долго возился со шнурками перчаток.
– Да то… На Левом берегу были три группы. Те, кто вез груз, люди Басмача и мои. Первые за решеткой, вторые на том свете… Поднялся скандал, даже в ментовке начали сажать всех подряд. Говорят, с твоей подачи! Готов?
– Готов. Но вначале договори.
– Все просто. Если ты сдашь и нас, то мы пойдем следом за остальными. Ты ничем не замазан, поэтому гарантий у нас нет. Вот и вопрос: что с тобой делать?
Лицо Пастуха не сулило ничего хорошего. И его предложение «постучать» в спарринге уже не казалось сентиментальной тягой к прошлому. Тем более что ринг окружали шесть хмурых бойцов. Вряд ли из любви к боксу.
– Ну что, пошли? – Пастух опять улыбнулся и вставил в рот капу. Время разговоров закончилось. На пути к рингу Волк подумал, что все происходящее ему что-то напоминает. Но что?
Ринг тоже был хороший. Прекрасное бестеневое освещение, безупречное покрытие, нарядные упругие канаты. На нем вполне можно проводить чемпионаты мира. Шестерка «болельщиков» мрачно рассматривала татуированное тело Волка. Они уже наверняка навели о нем справки. И соответственно подготовились. Наверное, сценарий боя расписан: Пастух должен нокаутировать его, а очнется он уже в мутной донской воде со связанными за спиной руками и грузом на ногах.
Перчатки соперников коротко соприкоснулись в приветствии и взметнулись на уровень боевой позиции. Рефери не было. Волк наконец вспомнил, на что это похоже: давний спарринг в секции Рывкина. Пастухов против Борисова по кличке Зуб. Тогда не было такого шикарного ринга и импортного снаряжения, но так же пахло неопределенной угрозой, которая вылилась в попытку убийства. Правда, сейчас в зале не было стойкого мальчика, готового до конца противиться убийству, не было Семена Григорьевича Рывкина, умеющего коротким ударом пресечь драку, не было атмосферы добра и справедливости, в которой черным планам трудно осуществиться.
Пастух пошел в атаку. Он всегда прижимал подбородок к груди, ослепляя противника блестящей лысиной, но сейчас лысина скрывалась под шлемом. Волк ударил левой в лицо, правой в солнечное, выполнив свою излюбленную «двойку», которой его Пастух же и научил. Первый удар партнер отвел, второй попал в цель и сразу сбил дыхание.