Расписной

– И не очень-то больно, – приободрился Груша.

– Видишь! Я же говорил: давай «гроздь» всажу.

– Нет, мне и одной хватит.

Челюсть повернулся к Верблюду:

– Давай тогда тебе!

– Нет уж. Пусть вначале палец и плечо заживут…

– А по-моему, лучше сразу и болт порезать, – засмеялся цыган. – Вот и станешь настоящим Резаным!

Вокруг собрались сокамерники, они улыбались. Челюсти нравилось быть в центре внимания.

– Мне «гроздь» в ростовской «десятке» вживили, – начал он. – Тогда мода такая пошла, все загоняли… Колька Саратовский – здоровый бычина, три шарика от подшипника всадил, стальные, по сантиметру каждый… У него и так болтяра в стакан не лез, а тут вообще: торчат, как шипы от кастета, по лбу дашь – любой с копыт слетит! А к нему как раз баба приехала на длительную свиданку, он ее так продрал, что она аж за вахту выскочила! Орет, матерится, кулаком грозит…

Цыган зашелся в хохоте, выкатив глаза с переплетенными красными прожилками.

– После этого всех в медчасть погнали да вырезать заставили! Только я не стал. Пайка мне от министра положена, ее никто не отберет – дожил я на них с прибором! На свиданки ко мне бабы не ездили, ну бросят в шизняк – всего-то делов! И точно: попрессовали, попрессовали – и отвязались. Так я с ней и хожу…

– Ну и чего? – недоброжелательно протянул Микула. Ему явно не нравилось, что цыган вызвал интерес у всей хаты. – Жить стало слаще? Или тебе доплачивают за эту твою «гроздь»? Или, может, сроки половинят?

– Половинить-то не половинят, – рассказчик перешел на приглушенный доверительный тон, – только раз они мне и в этом деле помогли! – Цыган многозначительно подмигнул, и круг заинтригованных слушателей стал плотнее.

– Было дело в Саратове – сожительница ментам заяву кинула: будто я ее дочь развращаю! Те рады, меня сразу – раз, и на раскрутку… Я говорю: вы что, она же целка! А те – ноль внимания: Любка, змея, придумала, будто я Таньке глину месил! Так что дуплят меня с утра до вечера, пакет на голову надевают, по ушам хлопают… Колись, сука, и все дела!

Челюсть вошел в азарт: говорил на разные голоса, гримасничал и размахивал руками.

– Тогда я говорю: давайте сюда медицинского эксперта! Пусть экспертизу делает! Если бы я двенадцатилетней девчонке в дупло засунул, она бы лопнула! И вынимаю им свой болт! У тех раз – и челюсти отвисли!

– И что? – со странной полуулыбкой спросил Зубач. Ему явно не было смешно, и он принужденно кривил губу, обнажая желтые щербатые зубы. – Сделали экспертизу?

– Да сделали! – нехотя сказал цыган и остервенело почесал волосатую грудь. – Пришел лепила очкастый, померил линейкой и написал: три инородных тела размером восемь на пять миллиметров. Я ему: как так, они поболе будут! А он свое – у тебя там еще кожа, ее я не считаю! Я психанул, говорю – дай мне бритвочку, я их сейчас на спор вырежу, и померим, в натуре, без всякой кожи…

– Вырезал? Померил? – продолжал скалиться Зубач.

Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось – то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него.

– Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали…

Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным.

– Заели меня эти вши совсем…

– Ну а потом чего, потом-то? – не отставал Зубач. – Чего ж ты на самом-то главном сминжевался?

– За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать.

– Фуфлом от твоего базара тянет! – перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться.

– Чо ты гонишь?! – Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу.

Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина – верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений.

В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке.

– Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял!

Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, что он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорок пятого размера.